Мыши

Поначалу это выражалось в каких-то мелочах: ну, скажем, мы снова перенесли свои трапезы за сосновый стол на кухне, возобновили прежний утренний ритуал – два поцелуя у порога, напоминание об осторожной езде, мамин взгляд через плечо из машины и взмах руки на выезде из ворот. Мы вынесли садовую мебель из сарая и вернули ее в патио. По вечерам за ужином мы – сначала осторожно – начали обмениваться друг с другом впечатлениями о прожитом дне, как делали это раньше. Мы снова ели спагетти «болоньезе». Как-то утром в субботу мы набрали вишни в саду и испекли роскошный пирог, который ели с ванильным мороженым – точно так, как мечтали до появления в нашей жизни непрошеного гостя. Мы снова стали брать напрокат диски, и однажды, субботним вечером, посмотрели подряд два фильма с Джорджем Клуни («О, где же ты, брат?» и «Любовь вне правил»), заедая удовольствие маслянистым попкорном.

Совершая еженедельные вылазки по магазинам, мы постепенно заменили все, что оказалось испорченным в ту ночь и закончило свой путь на дне шахты: мы купили новые занавески для кухни, посудные полотенца, швабру и ведро. Повинуясь инстинкту, который был слишком силен, чтобы ему противостоять, мы старались покупать вещи, совершенно не похожие на те, что выбросили: половик выбрали тонкий резиновый, вместо прежнего, из кокосового волокна; яркие – почти кричащие – резиновые сапоги пришли на смену старым черным. И мама даже думать не хотела о новой разделочной доске из мрамора, настояв на пластиковой дешевке из магазина уцененных товаров.

Когда были заполнены все бреши в нашем хозяйстве: появились новые банные полотенца, новые ночные сорочки, новые халаты, – я почувствовала, что наш дом пережил реконструкцию, он был восстановлен, и вместе с ним как будто и во мне все склеивалось, что крайне удивило меня. Прежде я никогда не задумывалась о том, насколько важную роль играют в нашей жизни все эти мелочи. «Пазл» сложился полностью, когда мама нашла отколотую трубу миниатюрного коттеджа в чаше с ароматной смесью и в тот же вечер села за стол и с ювелирной точностью приклеила ее на место.

Синяки на моей шее постепенно побледнели и исчезли совсем, так что я наконец могла избавиться от шарфиков, которыми приходилось заматываться к приходу Роджера и миссис Харрис. След от ушиба на копчике тоже потерял свой зловещий красный нимб и уменьшился до размеров монетки серовато-черного цвета, но потом и ее не стало. Странно, но с уходом синяков мои шрамы стали выглядеть заметно лучше. Ожоги на левой руке и правом ухе не бросались в глаза, их можно было разглядеть только при ярком свете, да и тогда они проступали лишь светлыми пятнами на коже. А рубцы на лбу и шее сменили свой цвет с темно-кофейного на медовый, и смотреть на них стало куда приятнее.

По мере того как затягивались телесные раны, восстанавливалось и душевное равновесие. Воспоминания уже не терзали меня с такой силой. Они, конечно, не оставляли меня (это был мой крест на всю жизнь), но являлись гораздо реже. Мой разум начал медленно впитывать, принимать то, что пришлось пережить. Передышки, когда я вовсе не думала о той ночи, становились все более продолжительными – десять минут, двадцать минут, полчаса, целый час. Ко мне возвращалась способность концентрировать внимание. Я уже могла написать эссе за один присест, а не урывками за несколько дней; я могла отвлечься за просмотром кинофильма и надолго забыть, кто я, где нахожусь и – о, чудо из чудес! – что натворила.

К моему великому облегчению, ночные кошмары оставили меня в покое. Очередное леденящее душу представление оказалось финальным аккордом. Конечно, мне по-прежнему снились мрачные сны (как я сижу верхом на Эмме Таунли, распластанной на полу школьного туалета, и превращаю ее голову в кровавое месиво мраморной разделочной доской), но куда важнее было то, что меня стали посещать и «нормальные» сновидения. В этих снах я, как и положено, переживала из-за приближающихся экзаменов (то я не могла прочесть задание в билете, потому что шрифт был слишком мелким; то мне задали вопрос по истории Средних веков, в то время как я готовилась к экзамену по новейшей истории). Были и комические, сюрреалистические сны (вот я иду по пустыне на ходулях, а по моей груди ползает помет хомячков; или же мама превращается в гигантскую несушку, высиживающую яйца размером с автомобиль). Появились в моей жизни и романтические сны: как я флиртую с Джорджем Клуни на заднем сиденье нью-йоркского такси (это после того, как мы с мамой в пятый раз посмотрели «Один прекрасный день»). Во сне мы с Клуни разговаривали по мобильному телефону – очевидно, с разными людьми, но на самом деле друг с другом. Он говорил: «Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?», а я отвечала, в свою трубку: «Очень хочу». Однажды мне даже приснился сон о любви – правда, назвать его эротическим было бы честнее, – о любви – кто бы мог подумать! – с Роджером, и его откровенность настолько шокировала меня, что несколько дней мне было стыдно находиться рядом с ним.