Мыши

— Где, где! В Хургаде! Сейчас отдыхает у них на одной известной тебе фазенде. Что молчишь? Неприятно такую новость слышать? Я тоже, знаешь ли, чувствую себя, будто в церкви получил кадилом по мордасам…

Стало понятно, откуда такие изломы в настроении у начальника.

— Было нечестно забирать от нас подследственного!

— Честно, нечестно… им там видней. А твой профессор, я гляжу, человек с большим сюжетом. Так что начальство правильно сделало.

— Правильно?!

— Даже если неправильно, всё равно правильно. Ты молодой еще. Не видел, как следователей повышали за то, что придумали, как дело закрыть?.. Ладно, это к слову. А тебя я вот зачем собственно пригласил…

— Слушаю, Яков Павлович, — сказал Комов мрачным голосом.

— Вот, — сказал Лялин, убирая руки с бумаги, которая всё это время лежала перед ним на столе. — В связи с изменившимися обстоятельствами… То есть — в связи с тем, что дело приняло уже общегосударственное значение, тебя приказано от расследования отстранить.

— То есть… как — отстранить? После того, как я… После всего?..

— Ты что — генералу будешь возражать? — удивился Копалыч.

Эх, напомнить бы ему, что генеральское звание благородства не прибавляет. Но — субординация держит за язык.

— Вот — приказ. Русским по белому написано: "отстранить"…

Даже не будучи самым чувствительным в мире механизмом, Лялин понял, что его подчиненный не в своей тарелке после обрушившихся на него новостей, и счел своим долгом заметить:

— Только не надо воображать себя этаким Христом. Всех Христов, знаешь ли, давно распяли… Дадим тебе премию в размере одного оклада — и займешься наконец фальшивым индусом и прапорщиком… Индус который месяц уже буксует. У меня восемь жалоб от адвоката скопилось. Или для тебя российских законов не существует?..

Алексей Комов плохо слышал эти начальнические рассуждения. Дело, острый дразнящий запах которого он почувствовал раньше других, дело, ставшее его вдохновенной следовательской поэмой, у него отбирали так грубо и несправедливо! От обиды и досады воротник сжал вспотевшую шею. Алексей расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, придавленную галстучным узлом, и полез в карман пиджака на платком. Вместе с платком пальцы схватили что-то твердое, гладкое и легкое. Алексей вынул плоскую коробочку и с недоумением посмотрел на нее. "Предуктал"… Ах, да. Лекарство, забытое зловещим профессором в театре, ведь пиджак-то — пасхальный, для оперы и начальства. Внезапно он разглядел то, чего не заметил раньше: с трудом нацарапанный на гладкой поверхности шариковой ручкой еле видный телефонный номер. Этим утром Комовские мозги соображали медленнее, чем обычно. Обиды и огорчения, знаете ли, даже профессионала могут выбить из колеи.

Наконец он сообразил.

— Яков Павлович, можно вместо премии отпуск?

Лялин взял из Комовских пальцев таблетки, прочитал настораживающе непонятное название и вернул с сочувствующей физиономией.

— М-да, нельзя так себя загонять! Насчет отпуска не возражаю, пиши заявление… Премию тоже оставим — заслужил. Совсем избегался, как лезвие ножа стал… — Копалыч решил, что это слишком нежно, не по-милицейски, и добавил:-Кривое такое лезвие…

Выйдя от начальника, Комов внимательно рассмотрел коробочку. От семи цифр номера сохранились лишь четыре, остальные безнадежно стерлись. Ну, ничего, за отпуск можно успеть проверить все варианты. Расследование продолжается. Алексей Комов еще не выбыл из игры!

28

Все телепередачи, даже самые любимые народом, были прерваны прямым репортажем с заседания Совета безопасности. Особую значимость событию придавало то, что рядом с секретарем Совбеза сидел сам президент. К этому моменту по столице уже вовсю ползали слухи о том, что глава государства обнаружил у себя в кабинете непонятно как попавший туда листок с ультиматумом от некоей альтернативной подпольной политической силы, а спикеру нижней палаты что-то вроде такого же ультиматума упало с потолка прямо на голову во время заседания Госдумы. В бумаге содержалось требование освободить арестованного накануне человека, чье имя было совершенно не известно и доселе не звучало в серьезных разговорах: не то Цетлин, не то Саблин… Короче, было совершенно ясно: речь шла об обычном неуклюжем предлоге для каких-то политических игр. Журналисты разузнали и наперебой цитировали несколько фраз из таинственного документа, но это, впрочем, не проливало света на происходящее. Левая пресса в этот день вышла с обличениями "наглого наскока олигархов", а правая обрушилась на "неуклюжую интригу левых". Ни у кого при этом не вызывало удивления, что цитируемые отрывки из таинственных документов звучат с неуловимым нерусским акцентом, вызванным как бы воздействием законов логики какого-то чужого языка.

Открытое заседание Совбеза, собравшегося в расширенном составе, было призвано обрисовать ситуацию и проинформировать взбудораженную общественность.