Мыши Наталии Моосгабр

– Ну нет, пожалуй… – кивнул полицейский, который стоял, – не так уж и точно и далеко не все… далеко не все, – повторил он, – и не так уж и точно. Вы, пожалуй, это знаете.

– Ну, значит, я вру! – вскричала госпожа Моосгабр.

– Я не говорю, что вы врете, – сказал полицейский, – во лжи вас никто не упрекает. Говорю только, что вы сказали далеко не все и не точно. Послушайте, госпожа Моосгабр, – полицейский кинул взгляд к печи, – вот такая мелочь. В прошлый раз, когда здесь были наши сотрудники, в прошлый раз вы вспомнили, что вы тоже были когда-то экономкой. Прежде вы об этом никогда не говорили. Вы здесь в доме живете пятьдесят лет и за эти пятьдесят лет ни разу не сказали об этом даже привратнице, можно ли в это поверить? Вы вспомнили об этом, лишь когда в прошлый раз здесь были наши сотрудники. Это, конечно, мелочь. Но я вам сейчас скажу и нечто более важное. Госпожа Моосгабр, – сказал полицейский и сейчас снова – после долгой паузы – слегка улыбнулся, – вы не встретили девушку в Черном лесу, когда были совсем маленькая. Вы ее встретили, когда были постарше. Я бы даже сказал – уже довольно большая.

– Не знаю, – холодно сказала госпожа Моосгабр у печи, – насколько я помню, я не говорила, что была совсем маленькая, когда ее встретила. Но определенно я тогда собирала хворост. – Оба полицейских кивнули и замолчали.

– И еще кое-что, – сказал вдруг полицейский, который все еще сидел на стуле и писал, – еще кое-что. Нам обязательно надо срочно написать несколько строк. Несколько строк, что мы были здесь, в кармане у меня бумага и конверт.

– Ах да, – кивнул второй полицейский и опять сел за стол, – госпожа Моосгабр, мы должны написать несколько строк и опустить конверт в почтовый ящик, но прежде надо заклеить его и запечатать. У вас нет под рукой воска или хотя бы кусочка свечи?

– Кусочек свечи, – кивнула госпожа Моосгабр у плиты, – кусочек свечи найдется, а воска нет, я никому не пишу.

– Тогда кусочек свечи, – кивнул полицейский, положил на стол бумагу и конверт, на котором уже была наклеена марка с портретом Альбина Раппельшлунда, и что-то написал. Госпожа Моосгабр открыла буфет и положила на стол кусочек желтой свечи.

– Достаточно, – кивнул второй полицейский, – главное, как следует заклеить конверт, здесь короткий служебный рапорт, таков указ. Нет ли у вас, госпожа, какого-нибудь ножа или гирьки, чтобы нам сделать печать?

– У меня есть печатка, – сказала госпожа Моосгабр, – она в столике в комнате, я никогда ею не пользовалась.

– Отлично, – сказали полицейские, – дайте ее нам на секунду.

Госпожа Моосгабр пошла в комнату, вынула из столика несколько тряпок, страшенный чепец с бантом, очки и печатку. И принесла ее полицейским в кухню.

– Отлично, – снова сказали полицейские, и тот, который писал рапорт, наконец дописал его, положил в конверт, заклеил и потом зажигалкой растопил кусочек свечи и накапал на конверт немного воска. Потом погасил свечу, взял печатку и вдавил ее в желтый воск.

– Порядок, – сказал он и посмотрел на печать, – вы нам, госпожа Моосгабр, чрезвычайно помогли. Вы сэкономили нам время, мы все сделали здесь, и нам не придется заниматься этим дома.

– Вы сэкономили нам время, – кивнул второй полицейский, – благодарствуем, вот ваша свеча и печатка.

И оба полицейских тут уж действительно встали со стульев, надели шляпы, лежавшие все это время на столе, и сказали:

– Мадам, не сердитесь, что мы побеспокоили вас. Мы лишь выполняли свои обязанности. А этот хлам из проезда можно было бы убрать наконец, и прежде всего бочку с известкой, не правда ли?

XIX

Тридцатого октября после обеда привратница постучала в дверь госпожи Моосгабр, и госпожа Моосгабр у печи по голосу сразу узнала ее. На дворе было холодно, сыро, но привратница опять была в короткой ситцевой юбке и с оголенной шеей, – естественно, она находилась в доме, под крышей. Привратница вошла в кухню госпожи Моосгабр, вдохнула воздух и села на диван.

– Как тут у вас пахнет, – вдохнула она и села, – и до чего здесь приятно, тепло. – И она окинула взглядом плиту, буфет, стол и, даже не засмеявшись по обыкновению, сказала: – И чего у вас тут только нет, госпожа Моосгабр. Миндаль, изюм, творог. Ваниль, масло, яйца. Мука, молоко, мешалка. Совсем как в пекарне, когда собираются печь булки.

– Булки, – улыбнулась госпожа Моосгабр и вытерла руки о фартук, – с булками сегодня ничего не получится. Я кладу ваниль, миндаль, изюм. И еще творог и много сахару. Сахар у меня здесь, – госпожа Моосгабр как-то задумчиво указала на стол, на белый кулек, – жаль, что не смогу сегодня вас угостить, кончу лишь поздно вечером. – И она подошла к плите и сказала: – Однажды… вы же знаете… такие пирожки я пекла целый день.

После минутной тишины привратница, сидя на диване, сказала:

– Госпожа Моосгабр, возможно, придут и Штайнхёгеры, и госпожа Фабер. Они без конца меня спрашивают, что вы делаете, они вас почему-то почти не видят.