Мышление. Системное исследование

Допустим, я боюсь смерти, но мне объясняют, что если я буду «молиться», «приносить жертвы» и т. д., то не умру — «унаследую жизнь вечную» и т. п. Я это делаю — моюсь, приношу жертвы и т. д., вследствие чего успокаиваюсь. Но умру.

То есть, на реальность, которая изначально и побуждает мой вопрос, я никак с помощью принятой мною на вооружение объяснительной модели воздействовать не могу.

Правда, у меня есть иллюзия, что я каким-то образом на нее повоздействовал, и этого оказывается достаточно. Нет, сам вопрос не снят, он теперь просто спрятан, завуалирован.

8. Нечто подобное мы наблюдаем и в случае естественнонаучных объяснений.

Давайте задумаемся — каким таким действительным инструментом влияния на биологическую реальность нас оснастила теория эволюции[122]?

Нет таких инструментов, и никаких рецептов тоже нет. «Что делать?» — непонятно (хотели ли мы и в самом деле что-то с этим делать или нет — другой вопрос).

Эволюционная теория предложила нам красивые ответы на ряд вопросов, которые кого-то (из тех, кто воспринял это «объяснение») успокоили. Но успокоенность делает последующее действие, мягко говоря, еще менее вероятным.

Так что, даже если у нас и был вопрос «что делать?», он оказывается от нас теперь в некотором смысле спрятанным.

9. Мы игнорируем вызовы реальности. Причем, куда чаще, чем даже можем это представить.

Никто не бегал по улицам в ужасе и не рвал на себе волосы, задаваясь вопросом — как же так получилось, что на земле столько видов живых организмов, а мы не знаем почему?

Нет, этот вопрос человечество не волновал. Он стал «волновать» нас лишь после того, как мы уже получили от Чарльза Дарвина ответ — объяснение, которое ставит и одновременно снимает вопрос.

Да, роль теории эволюции огромна — она позволяет сформировать «картину мира» в рамках атеистического мировоззрения.

Кроме того, наличие такой теории позволяет нам осуществлять построение новых интеллектуальных объектов, становится опорой для каких-то наших последующих размышлений и выводов.

Но случилось ли в реальности что-то действительное, когда эта теория появилась на свет, а мы уверовали в нее?

10. Допустим, мы умели пользоваться только операцией сложения, а потом вдруг обнаружили возможность умножать одно число на другое, что серьезно упрощает дело с точки зрения наших размышлений (нашей интеллектуальной работы с фактами).

Но как это связано с самой реальностью, инструмент для воздействия на которую мы, вроде как, пытались обнаружить?

Если говорить, например, про селекцию животных и растений, то она как происходила до создания эволюционной теории по принципу отбора и скрещивания наиболее подходящих для селекционера особей, то так она осуществляется и сейчас. Если наукой и сделаны какие-то прорывы в этой области, то вовсе не благодаря теории эволюции, а благодаря технологиям генной инженерии.

Не будь теории эволюции, ученым, которые создали эти технологии, возможно, пришлось бы чуть труднее думать. Они бы «складывали» там, где легче было бы «умножить», — но и только.

Так не переоцениваем ли мы ее значение наших «объяснительных моделей»? Да, что-то, благодаря теории эволюции, кажется нам теперь более понятным, но это знание о естественном «творении» не делает нас, самих по себе, творцами.

«Эмерджентность»

11. Обращаясь с реальностью, которую мы не в силах ухватить нашим мышлением (действующим так), мы не просто создаем «объяснения», служащие мнимому «пониманию», мы строим своего рода ментальные саркофаги.

К числу таких «саркофагов» относятся все абстрактные ментальные «сущности», наподобие «волновых квантов», «испаряющихся черных дыр» и «полумертвых котов».

Мы создаем эти «штуки», защищаясь таким образом от непредставимости этой реальности. Мы защищаемся от ужаса, вызванного этой непредставимостью.

Нечто в реальном свидетельствует нам о себе (что-то происходит), но мы не можем различить его мелодию в зашумленном эфире. И как бывает в таких случаях, через какое-то время нам начинает казаться, что мы все-таки слышим что-то определенное в этом треске, шипении и скрипах. Но это лишь иллюзии узнавания.

12. Не только физика, но и биология предлагает нам схожие парадоксы.

Теоретически мы, конечно, понимаем, каким образом последовательность нуклеотидов в цепочке ДНК кодирует те или иные белки. Мы понимаем так же и то, что в этом, наверное, нет никакого чуда: некая химическая структура под воздействием неких инициирующих и катализирующих факторов приводит к образованию определенных химических веществ из подручных химических элементов.

Ничего, как кажется, «удивительного» в этом нет. Но каким образом из всего этого химизма возникает наличная жизнь? Это остается для нас загадкой. Как и в случае с «сознанием», которое тоже непонятно как возникает из биоэлектрохимической активности нервных клеток, соединенных в функциональные системы, принято говорить, что это эффект некой волшебной «эмерджентности»[123].