Мышонок

— Ты не плачь, — сказал он девочке. — Разве этим поможешь? За что они ее?

Порывисто вздыхая, Галя рассказала, как мать ее, уборщица в тюремной больнице при руднике, помогала бежать заключенным и попала под обстрел.

— Вы, значит, не здешние? — спросил Ленька.

— Ни, мы с Чистяковского рудника, а тут мы тилько три месяца. Батя на заводе работает, на металлургии.

Подумав, Ленька спросил:

— Кто у большевиков в Москве царь?

— У большевиков царя нема, шо ты! — удивилась девочка.

— Правильно. А кто у них самый главный?

— Ленин.

— Правильно. А кто самый умный?

— Та Ленин же.

— Правильно. Какой генерал хуже — Краснов или Деникин?

— Оба хуже. — Видя, что Ленька молчит, Галя спросила: — Правильно?

— Кажется, правильно. Надо для верности Ваню спросить. Ваня много знает. А если чего не знает, у отца спросит, у Степаныча, — тот уже все на свете знает (Ленька понизил голос до шопота), он здесь самый главный, понимаешь?

Когда стало темнеть, в комнату опять вошел Степаныч.

— Познакомились? Вот и ладно, — сказал он. — Ну, я сейчас пойду. Ты, Леня, не выходи, пока шляпа тут сидит. Да он, наверно, за мной сейчас увяжется.

Однако это предположение не оправдалось. Степаныч ушел, а пучеглазый продолжал сидеть. Очевидно, он подозревал, что здесь было собрание, и намеревался проследить участников. Стали совещаться, как от него избавиться. Галин отец, почесав затылок, сказал:

— Шо ж, меня вин все одно познае, раз я тут живу. Пиду, побалакаю с ним. У меня с ними особлива мова. Я в Чистяковке с одним так побалакал, вин и отлипывся.

— Но рукам волю не давай, слышишь, Ковтун, это ни к чему! — предупредила женщина.

— Добре. Я ж не маленький, — розумию.

Взяв в одну руку табуретку, а в другую ведро из-под умывальника, Ковтун вышел во двор. Приставив табуретку к забору, он стал на нее и, подняв ведро, вылил помои на улицу.

— О-ах!.. Что это?! — заорал шпик, хватаясь руками за голову.

— Виноват, господин, я обознався, — вежливо сказал хозяин, глядя через забор. — Тут до нас один стрикулист повадывся ходыть. Во дворе дивчина молоденька живе, вин ее и сманывае, свиняче рыло. Дуже звиняюсь, господин!

— Ах ты мерзавец! Да я тебя!.. Я тебя!.. — От бешенства у шпика задрожала челюсть.

— О-о, так? — удивился Ковтун. — Я с вами вежливо, деликатно, а вы лаетесь. Придется отчинить калитку да надавать вам по потылице.

— Я тебе выйду, я тебе выйду, попробуй только! — взвизгнул пучеглазый, засовывая руку в карман.

Глаза украинца сузились.

— Стрелять хочешь? Ну-ну, стреляй. Только допреж со свитом попрощайся.

С минуту они смотрели друг другу в глаза.

— Ладно, — сказал шпик, вдруг успокоившись. — Будет и на нашей улице праздник.

Он поднял с земли шляпу и быстро завихлял вдоль улицы.

— Отак лучше, — сказал Ковтун, сходя с табуретки.

Директор сердится

Иногда швейцара трепала лихорадка. Он кутался, ежился, но, не выдержав, отпрашивался у секретаря полежать часок на скамье в кладовой, пока перетрясет. В таких случаях у дверей директорского кабинета сажали Леньку. Вот и теперь сидит Ленька на табуретке, ерзает, вздыхает. Привыкнув бегать с разносной книгой по цехам, он с большим трудом переносит это вынужденное сидение. Единственное развлечение — это чуть приоткрыть дверь и посмотреть, что делается в кабинете.

Но сейчас в кабинете тихо. Директор один, и Ленька думает, что хорошо бы запереть дверь на ключ, чтобы никто без доклада не вошел, а самому сбегать к Ване в токарный узнать, начал ли он уже делать зажигалку. Вот только плохо будет, если директор вздумает в это время выйти из кабинета, — тогда беда!

В коридоре показался начстражи — высокий, рыжеусый офицер, спасавшийся от фронта службой в полиции. Он быстро подошел к двери, спросил: «Здесь?» и, не ожидая от Леньки ответа, вошел в кабинет. Это заинтересовало Леньку. Обычно начстражи, увидев его в конторе, говорил: «Ну-с, курьер курьерович, скоро пойдем большевиков бить?» на что Ленька, сделав нарочито глупое лицо, неизменно отвечал: «Так точно, никак нет, рад стараться!» Но на этот раз есаул был, повидимому, чем-то очень встревожен. Ленька приоткрыл дверь и стал слушать.

— Извините, Сергей Андреевич, что вошел без доклада! — сказал начстражи. — Я очень спешил поговорить с вами. Вот, извольте видеть, что мои агенты принесли сегодня. Во всех цехах такие штуки обнаружены.

С этими словами он вынул из портфеля и положил на стол несколько продолговатых листков бумаги. Директор взял один из них и быстро пробежал глазами.

— Так. Это как раз то, что я ожидал, — сказал он зло… — Кто распространяет, узнали?

— Пока узнать не удалось, но есть довольно определенные подозрения…

— Удивляюсь вам, господин есаул! Тратятся такие огромные средства на вашу тайную агентуру, цеха заваливаются прокламациями, а ваши болваны, кроме подозрений, до сих пор ничего не имеют.

— Господин директор, — с обидой в голосе сказал есаул, — я офицер… Говорить со мной в таком тоне… это, знаете ли, по меньшей мере странно. Кроме того, я вам непосредственно и не подведомственен…

Директор иронически хмыкнул.