В своих ранних (романтических) антиперестроечных статьях я даже прибег к образам из «Подполья» — выбрал то, что раньше запомнил, но опять же, читать всю повесть не стал, не до того было. А Кама Гинкас удивительным образом извлек у Достоевского целый букет идей, которые оживляют абстрактный образ «обитателя подполья», что сложился у меня в перестройку. Художественное знание — великая сила. Не важно даже, с какой позиции Кама Гинкас описал это явление, в этот оживленный образ полезно сегодня вглядеться всем нам. Именно этот культурный тип «обитателя подполья» сломал хребет СССР, господствует сейчас в России — и ей сломает хребет, пользуясь нашим незнанием и непониманием, — если мы не преодолеем наше «неполное служебное соответствие».
Глеб Павловский в 1991 г. опубликовал такие откровения о «
Русский интеллигент является носителем суверенитета, который не ужился ни с одной из моделей российской государственности, разрушив их одну за другой… Великий немецкий философ Карл Ясперс прямо писал о праве меньшинства на гражданскую войну, когда власть вступает в нечестивый союз с другой частью народа — даже большинством его — пытаясь навязать самой конструкции государства неприемлемый либеральному меньшинству и направленный против него религиозный или политический образ».65
Конечно, Павловский сильно преувеличивает, говоря за всю «русскую интеллигенцию». Но сказанное надо учитывать, так как та часть интеллигенции, о которой он говорит, оказалась очень влиятельной. Интересно, читал ли он перед тем, как написать свою статью, «Записки из подполья»?
Сам Достоевский в примечании так объяснил идею повести: «Такие лица, как сочинитель таких записок, не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе, взяв в соображение те обстоятельства, при которых вообще складывалось наше общество. Я хотел вывести перед лицо публики, повиднее обыкновенного, один из характеров протекшего недавнего времени… В этом отрывке, озаглавленном “Подполье”, это лицо рекомендует самого себя, свой взгляд и как бы хочет выяснить те причины, по которым оно явилось и должно было явиться в нашей среде».
Не будем спорить с Достоевским, но, по-моему, причин появления такого типа «в нашей среде» ему открыть не удалось, однако он подметил ряд корреляций, которые могут служить эмпирическими диагностическими признаками. Тем-то и интересным мне показался фильм, что он показал это явление вне времени, но явно в нашем пространстве. Стена в этом «подполье» обклеена и старыми газетами с портретом Сталина, и нынешними демократическими газетами, тут и сломанная газовая плита, и киноаппарат, а через пролом виден прекрасный зимний пейзаж. И странный язык Достоевского кажется вполне адекватным. Хотя, наверное, с непривычки не всякий зритель вытерпит, если сразу не заинтересуется. Теперь-то я после фильма вчитался, вжился и почти привык.
Дам короткую «объективку» героя (или «антигероя»), как его изображал и понимал сам Достоевский и как его воспринял я, еще не вникая в тему. Это разночинный интеллигент 60-х гг. XIX в., чиновник (но не дворянин), по нынешним временам весьма и универсально образованный (в его монологах множество аллюзий, часто ироничных, на высказывания философов, ученых и писателей). Более того, его рассуждения логичны и проникнуты диалектикой. В примечаниях к повести (Г. Фридлендера, изд. 1982 г.) сказано: «В центре повести образ своеобразного “идеолога”, мыслителя, носителя хотя и “странной”, “парадоксальной”, но в то же время теоретически стройной, законченной