Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.
«Письма к Луцилию», 31, 11 (141, с.59)
Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.
«Письма к Луцилию», 32, 2 (141, с.60)
Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. (...) (У) величайших людей (...) каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.
«Письма к Луцилию», 33, 1, 5 (141, с.60–61)
Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.
«Письма к Луцилию», 33, 5 (141, с.61)
Одно дело помнить, другое знать! (...) Знать – это значит делать и по-своему, (...) не оглядываясь всякий раз на учителя. (...) Не становись второю книгой!
«Письма к Луцилию», 33, 8–9 (141, с.61–62)
Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.
«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)
Истина открыта для всех, ею никто не завладел.
«Письма к Луцилию», 33, 10 (141, с.62)
Говорят, что начало – это уже полдела; то же относится и к нашей душе: желание стать добродетельными – полпути к добродетели.
«Письма к Луцилию», 34, 3 (141, с.62)
Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.
«Письма к Луцилию», 35, 1 (141, с.63)
Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся в уме смерти не боятся – и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.
«Письма к Луцилию», 36, 12 (141, с.65)
В пространных рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет.
«Письма к Луцилию», 38, 1 (141, с.66)
Великая душа пренебрегает великим и предпочитает умеренное чрезмерному.
«Письма к Луцилию», 39, 4 (141, с.67)
Нет несчастнее зашедших так далеко, что прежде излишнее становится для них необходимым.
«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)
Нет лекарства для того, у кого пороки стали нравами.
«Письма к Луцилию», 39, 6 (141, с.67)
В речах перед народом нет ни слова истины: их цель – взбудоражить толпу, мгновенно увлечь неискушенный слух, они уносятся, не давая над собою подумать.
«Письма к Луцилию», 40, 4 (141, с.68)
Пусть оратор (...) говорит не быстрей и не больше, чем могут выдержать уши.
«Письма к Луцилию», 40, 8 (141, с.69)