Мысли и воспоминания

«Я не могу отпустить вас с поста, на котором вы в течение долгих лет действовали для моего дома и для величия и благосостояния отечества, без того, чтобы как глава армии не вспомнить с глубокой благодарностью о ваших неизгладимых заслугах перед моей армией. С дальновидной предусмотрительностью и железной твердостью помогли вы моему в бозе почившему деду, когда в тяжелое время требовалось осуществить признанную необходимой реорганизацию наших вооруженных сил. Вы помогли проложить путь, по которому армию можно было с Божьей помощью вести от победы к победе. Во время великих войн вы героически выполнили свой долг солдата, и с тех пор до настоящего дня вы были готовы с неустанным усердием и самопожертвованием выступить, чтобы сохранить нашему народу унаследованную от отцов военную силу и тем самым создать гарантию для сохранения благ мира.

Я знаю, что я единодушен с моей армией, желая сохранить для нее и впредь в высшем чине человека, совершившего столь великие дела. Поэтому я назначаю вас генерал-полковником кавалерии с рангом генерал-фельдмаршала и уповаю на Бога, что он еще на многие годы сохранит мне вас в этой почетной должности.

Вильгельм».

С того времени ко мне ни прямо, ни через посредников никогда не обращались за советом. Наоборот, моим преемникам, по-видимому, было запрещено говорить со мной о политике. У меня такое впечатление, что все чиновники и офицеры, которые дорожат своим положением, обязаны бойкотировать меня не только при деловых сношениях, но и в обществе. Тот же бойкот нашел странное официальное выражение в дипломатических указах моего преемника, изданных с целью дискредитировать за границею своего предшественника.

Свою благодарность за военный чин я выразил в следующем письме:

«Почтительно благодарю ваше величество за благосклонные слова, коими ваше величество сопроводили мою отставку. Я чувствую себя осчастливленным награждением портретом, который будет для меня и моих близких почетной памятью о тех временах, когда ваше величество разрешали мне посвящать свои силы службе вам. Одновременно ваше величество удостоили меня милостью возведения в достоинство герцога Лауенбургского. Я позволил себе устно почтительнейше изложить тайному советнику фон Луканусу причины, затруднявшие мне принятие подобного титула. В связи с этим я просил не опубликовывать этой новой милости. Исполнение этой моей просьбы оказалось невозможным, так как официальное сообщение уже появилось в «Staats-Anzeiger» в то время, когда я выражал свои сомнения. Осмеливаюсь, однако, всеподданнейше просить ваше величество о милостивом разрешении мне и впредь носить мое прежнее имя и титул. За столь почетное для меня повышение в военном чине прошу разрешения всеподданнейше повергнуть к стопам вашего величества свою почтительнейшую благодарность, как только буду в состоянии рапортовать лично, чему в данный момент препятствует состояние моего здоровья».

21 марта в 10 часов утра, когда мой сын был на Лертском вокзале для встречи принца Уэльского, его величество сказал ему: «Судя по вашему вчерашнему письму, вы неверно поняли Шувалова, он только что у меня был; сегодня днем он посетит вас и урегулирует это». Мой сын возразил, что больше не может вести переговоры с Шуваловым, так как подает прошение об отставке. Его величество и слышать не хотел об этом, – «он предоставит моему сыну всяческие облегчения и днем или позже обстоятельно поговорит с ним; но остаться он должен». Днем Шувалов, действительно, посетил моего сына, но отказался от переговоров, так как в его инструкции говорилось о моем сыне и обо мне, а не о наших преемниках. Об утренней аудиенции Шувалов рассказал, что около часа ночи его разбудил армейский жандарм, который передал краткое распоряжение флигель-адъютанта с предложением явиться к 8 ¹/₄ часам утра. Он очень взволновался, предположив, что случилось что-либо с царем. Во время аудиенции император беседовал с ним о политике, был любезен и заявил, что хочет продолжать прежнюю политику; он, Шувалов, сообщил об этом в Петербург.

На вопрос Каприви о подходящем преемнике мой сын указал на посланника в Брюсселе фон Альвенслебена. Каприви изъявил согласие и высказал сомнения, может ли не пруссак быть во главе ведомства иностранных дел; его величество называл ему Маршалля. Между тем 24-го император, встретившись с моим сыном на завтраке у драгунов, заявил, что и для него Альвенслебен весьма приемлем.

26-го утром мой сын ознакомил Каприви с секретными делами: Каприви нашел порядки слишком сложными; ему придется их упростить. Он упомянул, что утром у него был Альвенслебен, но чем больше он его уговаривал, тем упорнее тот отказывался. Мой сын условился, что днем сделает еще одну попытку договориться с Альвенслебеном и сообщит Каприви о результатах. В тот же день мой сын получил отставку, причем намеченная императором беседа с ним так и не состоялась.