Мыслитель Миров и другие рассказы

«Уважаемый господин редактор!

На протяжении своей долгой жизни я научился тому, что чрезмерная скромность не приносит существенных выгод. Поэтому не стану скрываться под маской самоуничижения и не буду «стесняться в выражениях», как говорится. Находящийся перед Вами документ – величайший вклад в сокровищницу человеческих знаний. По существу, он выбивает опоры из-под всей основы нашего существования, лишает нас оплота, на котором зиждется нравственный распорядок жизни. Последствия – неопровержимые фактические выводы – станут разрушительным потрясением для всех, кроме нескольких редких индивидуумов. Вы сами убедитесь в том – и мне вряд ли следует дополнительно подчеркивать это обстоятельство – что к этой области знаний не следует относиться легкомысленно! Поэтому в предисловии я привожу краткое описание методов, сопровождающееся сводкой моих собственных наблюдений, с тем, чтобы заранее предупредить каждого, кто стремится удовлетворить поверхностное любопытство, свойственное дилетантам. Вы спросите: почему я выбрал Ваше периодическое издание с целью публикации моей работы? Отвечу откровенно. Ваш журнал посвящен практическим приложениям мысли; Вы – практичный человек, а моя работа представлена в форме практического руководства. Могу прибавить также, что некоторые другие журналы, редактируемые на столь способными людьми, вернули мой труд, объясняя свой отказ вежливыми, но бессодержательными отписками.

С искренним уважением,

Энгюс Макилвейн.

Отправлено из архивного отдела Смитсоновского института в Вашингтоне, округ Колумбия».

«Интересное письмо!» – подумал Бэнкс. Несомненно, документ относился к категории «чокнутых», но при этом отличался любопытным стилем… Бэнкс взглянул на рукопись, пролистал несколько страниц. Типографские навыки Макилвейна заслуживали похвалы. С обеих сторон он оставил двухдюймовые поля шагренированной бежевой бумаги. В черном тексте параграфов некоторые предложения были выделены красным шрифтом, а иногда и подчеркнуты лиловыми чернилами. В левом поле время от времени появлялись зеленые звездочки, дополнительно отмечавшие важность того или иного утверждения. Все это, вместе взятое, создавало колоритный, драматический эффект.

Бэнкс вернулся к началу рукописи и прочел несколько предложений: