Mysterium Coniunctionis

145 Эта аналогия показывает, что сера, как таинственная субстанция уравниваясь с Христом, так что для алхимиков она должна была означать нечто очень похожее. Мы бы с отвращением отвернулись от подобного абсурда, если бы нам не было ясно, что эта аналогия, в прямой или завуалированной форме, была навязана им бессознательным. Разумеется, не могло быть большего несоответствия, чем между самой святой из всех известных человеческому сознанию концепций и серой, с ее смердящими злом составными частями. Стало быть, эта аналогия никак не могла возникнуть в результате материальных причин, и толчком к ее возникновению могла послужить интенсивная и страстная зацикленность на химической субстанции, которая постепенно образовала в разуме алхимика tertium comparationis и предельно решительно навязала его алхимику. Общим знаменателем этих двух абсолютно несоизмеримых концепций является самость, образ цельного человека, который достиг своего высочайшего и наиболее значительного развития в "Ессе Homo", а с другой стороны, проявляется, как самая злобная, самая презренная и наиболее незначительная вещь, и предстает перед сознанием именно в этом обличье. Поскольку самость является концепцией целостности человека, то в силу этого она больше осознающей эго-личности и включает в себя тень личности и коллективное бессознательное. Эго-сознанию, напротив, весь феномен бессознательного представляется настолько незначительным, что мы скорее объясним его как privatio lucis[696], чем согласимся признать его автономное существование. В добавок ко всему, осознающий разум критически и недоверчиво относится ко всему, что приходит из бессознательного, убежденный в его подозрительности и некоей "неприличности". В результате, психическая феноменология атмана так же полна парадоксов, как и индуистская концепция атмана, который, с одной стороны, содержит в себе всю вселенную, а с другой — "не больше пальца" и живет в сердце. Восточная идея об атмане-пуруше с психологической точки зрения соответствует западной фигуре Христа, который является вторым Лицом в Троице и Богом, но если речь идет о его человеческом существовании, то он полностью подходит под образ страдающего слуги Божьего у Исайи[697], начиная с его рождения в хлеву среди животных и заканчивая его позорной смертью на кресте меж двух воров.

146 Контраст еще более разителен в наассенском изображении Искупителя, так описанного Ипполитом[698]: "Поднимите ваши головы, О, вы, врата, и будьте подняты, вы, вечные двери, и славный Царь войдет[699]. Это есть чудо из чудес. 'Ибо кто он', — говорит наассенец, — 'этот славный Царь? Червь, а не человек, упрек людям, и презираемый людьми[700]; и он же — Царь, и могуч в битве'". Но под битвой, по словам наассенцев, понимается борьба элементов в теле. Эта связь отрывка из Псалмов с идеей конфликта не случайна, поскольку психологический опыт свидетельствует, что символы самости появляются в сновидениях и активном воображении в момент яростного столкновения между двумя противоположными точками зрения, в качестве компенсирующих попыток прекратить конфликт и "сделать врагов друзьями". Стало быть, lapis, который рожден драконом, превозносится, как спаситель и миротворец, поскольку он предствляет эквивалент искупителя, пришедший из бессознательного. Аналогия Христос-lapis колеблется между обычной аналогией и далеко заходящим тождеством, но, как правило, из нее не делается никакого логического вывода, поэтому двойственность сохраняется. В этом нет ничего удивительного, поскольку даже сегодня большинство из нас не пришло к пониманию Христа как психической реальности архетипа, независимо от его историчности. Я не сомневаюсь в исторической реальности Иисуса из Назарета, но у Сына Человеческого и Христа-Искупителя были архетипические предшественники. И это они образуют основу алхимических аналогий.