Мысы Ледовитого напоминают

«Я крикнул: „Расторгуев, медведь идёт“. „Так точно, ваше благородие, медведь“. Я вышел из мешка, ружьё было наготове и убил медведя».

(4) «Стал ощущаться недостаток сухарей, их было взято всего 2 пуда, но они очень быстро выходят. Они очень вкусны и отсыпая себе порцию, думаешь, нельзя ли утащить ещё один сухарь»[204].

Склад на Диксоне (который простоял без дела много лет) Коломейцев устроил наилучшим образом, затем съездил в Иркутск договориться о доставке угля на Лену и там произнес цитированный выше доклад.

Степан Иннокентьевич Расторгуев

Всерьёз упрекнуть его можно, но, по-моему, только в одном: прибыв в Петербург, он явился в АН и сделал так, что уже принятое Академией решение о втором складе было отменено. Вот его собственные слова:

«Предприятие было сложное. Гарантировать успех, что я доставлю уголь на Котельный, никто не мог… И даже, заплатив такие деньги, можно будет пройти на Котельный, но не найти места, где зимует „Заря“».

Аргумент детский, но, услыхав его, академики вдруг решили, что отпущенная сумма (75 тыс. руб.) слишком велика, поскольку «превзойдёт стоимость самой „Зари“» (Коломейцев. Русская полярная…, с. 368).

Можно было за полцены доставить баржу с углем в устье Лены, куда «Заря» пришла бы сама, но этот вариант Коломейцев тогда, в АН, не назвал и вскользь упомянул его только через 30 лет, живя в эмиграции[205].

Чисто психологически его понять можно: голодный поход и молниеносно созданный склад привлекли к Коломейцеву внимание, и сам вице-адмирал Макаров предложил ему командовать ледоколом «Ермак». Отказаться и ехать для услужения ненавистному Толлю? На это мало кто способен. А уж аргументы всегда найдутся: «Чего хочется, в то и верится» — гласит пословица.

Толлю было предложено сократить круг работ, он же предпочёл бросить «Зарю» и развалить экспедицию, ушёл пешком на остров Беннета и погиб. Он видится мне как фанатик, и у Синюкова читаем примерно то же:

«Толль по своей фанатичности чем-то напоминал Седова, который ушёл к Северному полюсу явно без каких-либо шансов вернуться». «Он слишком много авансов выдал Академии наук, прессе, коллегам и вернуться без открытия Земли Санникова уже не мог».

Это верно, но позволю себе добавить: главный аванс Толль выдал сам себе.

Обман и отмщение

Итак, Толля сжигала страсть — найти землю Санникова, и на «Заре» был он в этом одинок. Ему удалось избавиться от неуступчивого Коломейцева, но ведь от себя не избавишься. Конфликт продолжился на острове, да и как могло быть иначе, если цель начальника чужда другим?

Ему долго не удавалось собрать группу для похода на остров, да и её он собрал, обманув участников — обещал возвратиться к зиме (что подкреплял явно скудным запасом пищи, всего на два месяца), а сам планировал зимовать на Беннете. Весной он хотел идти оттуда к земле Санникова, о чём Колчак писал:

«Барон Толль имел в виду зимовку на Беннетте даже и в том случае, если „Заря“ войдёт с ним в сношение, но научные интересы того потребуют».

Этот обман был, в сущности, известен на «Заре», но не жителям тундры. Именно он позволил Толлю уговорить двух из них двинуться с Новой Сибири по льду, а затем и по открытому морю (чего местные жители никогда не делали), на Беннета. Зееберг же, как уже сказано, отказаться не смел. Обман стал для спутников открытым, когда Толль, уходя встречать «Зарю», заказал охотникам дом на другом конце острова.

Но был, нельзя забывать, ещё один обман: местные жители никогда не видали Полынью зимой и потому не могли иметь представления о том, что она никогда не замерзает, а Толлю не было никакого интереса им этот факт сообщать. Охотники заведомо ждали, что она замёрзнет, как замерзает остальное известное им море. Как было на самом деле, мы не знаем и никогда не узнаем, но поведение охотников, как увидим, оказалось таково, будто они коварного свойства Полыньи не ведали.