Мысы Ледовитого напоминают

Можно сказать больше: он действительно был «мотором экспедиции», однако, будучи известен своим коварством (в этом историки согласны), в решительный момент занял открыто враждебную к ней позицию, объединившись в этом с Волынским. Вот доношение Кабинета в Сенат [Покровский, 1941, с. 84]:

«рассмотреть в Правительствующем Сенате, обще с Адмиралтейств-Коллегиею, возможно ли оную Камчатскую экспедицию в действо произвести, дабы от того, хотя б впредь, напрасных казне убытков не было.

Андрей Остерман Артемий Волынский 29 августа 1738 году»

Не стоит, конечно, думать, что Остерман в самом деле хотел закрытия экспедиции. Вернее, что он подыграл амбициям Волынского, вроде бы поддержав его, а на самом деле подставил, предоставив ярости Бирона. Но каково было после этого Головину в одиночку отбиваться от противников!

Позже объединились уже Остерман и Бирон, отчего Волынский был жестоко казнён, Соймонов жестоко наказан, а ВСЭ продолжилась. Тут, вероятно, большую роль сыграл Головин (его называли «человеком Бирона»), но в чем эта роль заключалась конкретно (мог ли он влиять на Бирона), мне неизвестно.

Кирилов называл Бирона «скорым помощником» [Анисимов, 2009, с. 493], и есть прямое свидетельство обращения Кирилова к Бирону о нашей экспедиции. Историк Г. Ф. Миллер сообщал о подготовке ВСЭ следующее [ВКЭ-1, с. 388]:

«Главнейшим двигателем этого дела был сенатский обер-секретарь Иван Кириллович Кирилов, великий патриот и любитель географических и статистических[388] сведений. Он был знаком с капитаном Берингом, который вместе с двумя своими лейтенантами Шпанбергом и Чириковым изъявил готовность предпринять второе путешествие». «Кирилов составил записку о выгодах, которые могла из того извлечь Россия». «Сочинение Кирилова следовало перевести на немецкий язык для представления… Бирону, на поддержку которого Кирилов более всего рассчитывал».

Издатели ВКЭ датируют эту записку Кирилова 1733 годом, не заметив, что спутники Беринга названы лейтенантами (Шпанберг произведен в капитаны 3-го ранга, а Чириков в капитан-лейтенанты, еще в 1730 г.) и что Андреев назвал в 1959 году эту записку «до сих пор не напечатанной» [Андреев, 1965, с. 75], хотя записку Кирилова 1733 года Андреев сам опубликовал ранее [Кирилов, 1943]. Очевидно, что записок было две, причем первое обращение Кирилова к Бирону состоялось, вероятно, при Ягужинском, то есть в 1731 году, а если так, то при его содействии (сам Кирилов был слишком мал чином).

Кирилов успел подать записку Бирону весьма удачно: вскоре тот поссорился с Ягужинским, который даже «обнажил против него шпагу» [Фурсенко, 1913, с. 22], за что был отправлен послом в Берлин (ноябрь 1731 г.). Еще удачнее, что Ягужинский и Остерман не могли далее мешать друг другу — это было для ВСЭ спасением. В частности, Писарев, поставленный Ягужинским во главе Охотского порта, был теперь отстранен от дел (см. выше, Прилож. 1).

Кирилов отношений с Бироном явно не потерял: он смог в 1733 году обратился к фавориту с новой запиской, состоявшей из двух частей. В первой части говорилось о пользе ВСЭ, уже к тому времени посланной, и рассмотрены достоинства сибирского ее пути в сравнении с океанским (см. Прилож. 9).

Вторая часть записки касалась освоения недавно завоеванной земли между Яиком и Аралом. Бирон снова помог: представил проект Анне, Кирилов получил награду и был поставлен во главе новой, разработанной им, экспедиции [ВКЭ-1, с. 388–389]. Она очень интересна, но к нашей теме не относится.

Содействию Бирона нужно приписать и тот факт, что ДКО продолжала работу в1737–1740 годах, когда ее прекращения требовали и в правительстве (Волынский, Соймонов, кое-кто в АК), и из Сибири. Оттуда писали как ссыльные вельможи Григорий Писарев, Генрих Фик и Антон Девиер, так и офицеры экспедиции — Михаил Плаутин и Василий Казанцев (последний пострадал за это больше всех) [Андреев, 1943, с. 22–23; Under Vitus, с. 34–37; ВКЭ-2].