Мысы Ледовитого напоминают

«Бурней […] прибегает к различным странным предположениям, а именно, что Дежнев […] мог вовсе не огибать Шелагского мыса. Бурней в доказательство приводит путешествие Тараса Стадухина из Колымы в Камчатку; будучи не в состоянии обойти большой Чукотский Нос, он оставил свое судно и перешел пешком через узкий перешеек на другую сторону, где построил себе судно. При нынешних сведениях о берегах Чукотской земли с большею вероятностью полагать можно, что Тарас Стадухин прошел поперек сей земли там, где залив Колючинский, вдаваясь далеко внутрь, весьма сближается с вершиною губы св. Креста, образуя довольно узкий перешеек, соединяющий гористый полуостров с западной частью Чукотской земли» [Врангель, 1948, с. 13].

Мнение Барни не «абсурд», и он не «сознательный исказитель фактов»; перед нами прежняя точка зрения, отвергнутая с появлением точных карт, но о которой надо помнить, ибо поморы всегда искали волоки, и у нас с появлением этих карт появилась возможность найти реальный волок, каким они могли воспользоваться. Ни Барни, ни Врангель и Словцов (писавшие одновременно) не могли его искать, но почему этого не стал делать Шмакин? Напомню афоризм Любищева: если не хочешь, чтобы над тобой смеялись потомки, никогда не смейся над предками.

Самый для меня важный вывод из статьи В. Б. Шмакина состоит в том, что незнание истории, оказывается, столь же препятствует изучению путешествий, сколь и незнание географии. (История имеется в виду осмысливающая, а не просто перечисление имен и дат.) Беда Шмакина видится не в том, что он упустил малоизвестного Тараса Стадухина, а в отсутствии у него общей картины описываемого им процесса. Она явственно проступает, если задуматься о природе того явления, которое не дало его персонажам пройти вдоль арктического берега Чукотки. Это — льды в проливе Лонга.

Он и в XX веке был весьма ледовит (см. карту), а значит, в века LIA едва ли вообще мог регулярно вскрываться, что и обозначено на старых картах непроходимым массивом.

Летняя граница плавучих льдов. Длина ледового языка в проливе Лонга примерно 420 км. Съемка около 1970 г.

И вот мы видим, что российские мореходы веками штурмуют пролив Лонга как с запада, так и с востока — последнее видно по множеству дошедших до нас картосхем Чукотки. Никто до Норденшельда не проплыл между мысами Шелагским и Шмидта (последний положен на карту Дж. Куком, дошедшим до него из Берингова пролива, и назван мысом Северным. Чукчи именуют его Рыркайпий, т. е. Моржовый мыс).

Все историки Арктики это видят, но никто не отмечает, ибо «тут прошел Дежнев». Целый пласт истории остается белым пятном, и наш автор не исключение. Зато ценные наблюдения Шмакина за погодой и течениями будут весьма полезны, если, отбросив его не вполне пристойные выражения, приложить эти наблюдения к реальным векам, годам и сезонам. Вот один пример.

Автор описывает Айонский ледовый массив, затрудняющий проход к Шелагскому мысу. Хотя данных о ледовых массивах XVII века не имеется, однако в условиях тогдашнего похолодания подобный или еще более мощный массив должен был существовать. Приняв это, можно понять и обойти давнюю трудность — каким образом летом 1647 года беглецы из Якутска смогли попасть в Чаунскую губу? Ведь Попов и Дежнев не смогли дойти до моржового лежбища, лежавшего, по всей видимости, у западного входа в губу.

В свете данных о ледовом массиве ответ видится вполне простым: два отряда, подойдя к меридиану запада острова Айон в разное время и на разных широтах, могли встретить совершенно различные ледовые обстановки. Еще различней были они восточнее Айона, о чем сказано в Прилож. 3.

Примечания (Ю. Ч.)

i Обычное преувеличение автором значимости собственной области знаний. Да, знание автором нынешней природы Чукотки весьма полезно и может быть использовано другими, но оно заслоняет для самого автора иные сведения (в частности, он игнорирует сроки окончания навигации), и анализа не получается.

ii Так полагает и сам автор. В действительности в 1662 г. Иван Рубец тоже проплыл до дежневской корги в одно лето (вернее, за полтора месяца), причем даже не с Колымы, а с Лены. Это, кстати, ясно говорит о нахождении корги на арктическом берегу, а не на тихоокеанском.