Мысы Ледовитого напоминают

Дело в том, что каждая экспедиция получала как открытую инструкцию (её многие авторы принимают всерьез; о ложной инструкции Шпанбергу см. [ВКЭ-1, с. 11]), так и секретную. Она бывала и устной — тогда смысл её мы узнаём только по действиям исполнителей. Например, главными в ВСЭ оказались ДКО, посещение Америки и попытка проникнуть в Японию, а исследование Камчатки как раз в те годы осталось на заднем плане. Причина в том, что Россия, не имея на Дальнем Востоке ни войск, ни флота, скрывала от остальных стран свои шаги к Тихому океану. Это надо понимать, дабы избегать наивностей.

Что касается ДКО, то её секретность была особой: власти постарались скрыть её цель и ход и от остальных участников ВСЭ. Это удалось вполне — даже оба академика, руководители научного отряда ВСЭ, никогда не узнали про главный подвиг ДКО — открытие Таймыра как огромной страны, выдающейся далеко на север и венчаемой мысом Челюскин. Так, академик Герард Миллер, описывая экспедицию через 10 лет по её окончании, смог сообщить лишь одно: «берег между Пязидою и Таймурою остался бы незнаемым, ежели бы неприложено было старания описать оной с Сухова пути». И через 75 лет английский историк флота контр-адмирал Джеймс Барни, автор обстоятельного руководства [Burney], не знал даже о походах Дмитрия Лаптева, прямо относящихся к теме его книги.

Что и от кого скрывали?

Для Миллера вся эпопея Челюскина (вряд ли он знал это имя) шла между реками Пясина и Нижняя Таймыра (т. е. на западном, карском, берегу Таймыра), а не там, где она шла на самом деле — между реками Нижняя Таймыра и Хатанга (т. е. на восточном его берегу, ныне — моря Лаптевых). Хотя Миллер что-то слыхал про описание «с Сухова пути», но в чём оно состояло, так и не узнал. Он остался в рамках тех знаний, что бытовали до начала экспедиции (будто река «Таймура» впадает в море недалеко от устья Хатанги). Подробнее см. Прилож. 3.

Герард Фридрих Миллер.

историк и путешественник

При такой секретности трудно искать сведения даже о проектах XX века, когда всё или почти всё документировано. А в то время царило убеждение, что подлинные секреты надо хранить в памяти и передавать устно (от начальника исполнителю). Поэтому исток и осмысление идеи ДКО придётся искать не в документах ВСЭ, а в тогдашней переписке, среди молвы и недомолвок.

Как мы уже знаем, идея ДКО официально появилась во второй записке Беринга (на самом деле она высказана ещё в 1713 г. [4–10]), где была едва обозначена. В почти том же виде она прошла по всем ранним документам Сената, включая время отправления экспедиции (февраль-апрель 1733 г.). Разумеется, должны существовать более существенные тексты.

Хотя в указе императрицы от 17 аир. 1732 года (Прилож. 1), служившем основным документом о создании ВСЭ, северная и финансовая темы отсутствуют, однако уже в решении Сената от 2 мая 1732 года они упомянуты, причём теперь в 10–12 тыс. рублей оценена стоимость всей экспедиции, что совсем странно.

Столь неясное дело не могло идти через кабинеты гладко, и в решении Сената от 15 мая 1732 года, всего за 9 месяцев до отправки, северная часть вычеркнута, хоть она и содержалась в его черновике [ВКЭ-1, с. 103]. В последующих документах Сената она упоминается вновь, что говорит о скрытой борьбе.

Впервые один северный отряд, а именно Архангельский (Двинско-Обский), упомянут в Решении Сената, утвержденном Анной совсем поздно, 28 декабря 1732 года, и там же предложено выяснить возможность плаванья от Оби до Лены [ВКЭ-1, с. 174–188]. А в феврале экспедиция уже двинулась в путь, что и вовсе непостижимо: ведь одной из ее целей было уже плаванье к востоку от Лены. Когда эта цель была заявлена и кем? Каким указом она была узаконена и была ли? Где вся денежная и техническая сторона дела? Нам надо причину этих метаний понять, чтобы вся ВСЭ и особенно ДКО не выглядели ни «Афродитой из пены морской», ни слащавой сказкой о чудесном содружестве чиновников, моряков и сибирских тружеников.

Суть дела состояла в том, что в январе 1732 года Остерман возглавил Воинскую морскую комиссию, призванную возродить флот. Комиссия пришла к выводу, что созданный при Петре огромный (уже наполовину сгнивший без дела) Балтийский флот бессмыслен — для обороны он чрезмерен, для завоеваний на Балтике недостаточен (мал в сравнении с совокупным флотом враждебных государств), а для решения более широких задач непригоден, ибо заперт в Балтийском море. (То же самое, кстати, было в XX веке в обеих Мировых войнах.) Комиссия приняла, совместно с Сенатом, решение строить в Архангельске вторую базу флота (при Петре I Архангельск был заброшен), что и было сделано [П-1]. Уже за одно это Остерман достоин памяти у историков флота, но они его почти не упоминают, а иногда даже пишут, что он делами флота не занимался.