Мытарства

Когда онъ ушелъ, мы посмотрѣли другъ на друга, думая одно и то же, кому выносить ее?..

— Я ужъ таскалъ, — сказалъ рыжій послѣ продолжительнаго молчанія, — какъ хотите, чередъ за вами!

— Что-жъ, Семенъ, — сказалъ старикъ, — я постарше тебя… неси… Я бы и снесъ, да у меня, признаться, руки дрожатъ… расплескаешь!… Въ зубы натычутъ… тащи ужъ ты!..

Дѣлать было нечего; я взялъ «парашку» за ручку и потащилъ. Въ корридорѣ попался навстрѣчу какой-то краснорожій, здоровый арестантъ и, увидя меня, сказалъ:

— Волоки, братъ, волоки… дѣло хорошее! все не дарма хлѣбъ-то казенный жрать станешь… го, го, го!

— Что-жъ, давайте съ горя попьемъ хоть кипяточку! — сказалъ рыжій, когда я снова возвратился въ каморку. — Все оно какъ-то повеселѣе на душѣ будетъ.

— Чайку бы теперь! — сказалъ старикъ, — съ хлѣбцемъ… гоже!..

— Чайку! — передразнилъ его рыжій, — чайку дома попьешь… Дома-то тебѣ, небось, рады будутъ… а? ха, ха! Ахъ ты, Магометъ пятнадцатый! Водочки тоже, небось, гоже бы было, а?..

Онъ досталъ изъ-подъ койки большой жестяной, почернѣвшій отъ грязи, чайникъ и пошелъ куда-то за кипяткомъ. Возвратившись съ кипяткомъ, онъ ушелъ опять и скоро принесъ три чайныхъ чашки. Поставя все это на столъ, онъ улыбнулся и сказалъ:

— Чай поданъ… пожалуйте!..

Мы усѣлись пить «чай». Я и старикъ на полу, а рыжій на койкѣ.

— Сахарку бы кусочекъ вотъ эдакой, — сказалъ старикъ, — все бы не такъ жгло… О, Господи!… До чего мы, ребята, сами себя допустить можемъ… А все что? Все простота наша насъ губитъ. Недаромъ пословица-то молвится: «простота хуже воровства».

— Н-н-н-да! — согласился рыжій, какъ-то необыкновенно громко, угломъ рта схлебывая съ блюдца «чай». — Вѣрно это… просты мы…

— Выпьемъ, — продолжалъ философствовать старикъ, — всѣ родные… Что хошь съ нами дѣлай… что хошь бери… для всѣхъ душа на распашку, какъ дверь въ кабакѣ, входи, пей!..

— Мы-то такъ, — согласился рыжій, — да для насъ то не такъ. Нашего брата, какъ звѣря, каждый чортъ словить да въ шею накласть норовитъ… А ужъ эти мужики подлые, хуже всѣхъ…

— Строго стало! — сказалъ старикъ.

— Имъ что, чертямъ, — продолжалъ рыжій, — у нихъ и земство, и земля, и все, а у насъ? Ночевать не пускаютъ безъ паспорта, подлецы! — «Кто ты такой будешь? Видъ кажи». А, чортъ ихъ возьми, подлецовъ! Нѣтъ хуже дикарей этихъ да еще поповъ… Подлый народъ!..

— Нашего-то брата очень много, — сказалъ старикъ:- Сила!… Одолѣли!

— Ну, такъ что же?..

— Ну и того… кому охота дармоѣдовъ-то кормить.

Слово «кормить» напомнило намъ, что мы страшно голодны.

— Полощешь кишки-то водой, — сказалъ старикъ, — а какая польза?.. Пожевать бы теперь… тьфу!..

— Колбаски бы, — кривя усмѣшкой ротъ, сказалъ рыжій и, плюнувъ на полъ, добавилъ: — экая жизнь подлая… собачья!..

— Авось, помремъ скоро! — тихо и задумчиво произнесъ старикъ, — тогда, значитъ, всему крышка!..

— Ты-то, можетъ, и скоро помрешь, — отвѣтилъ рыжій, почти съ завистью глядя на него, — вонъ ты какой старый и плохой… недолго тебѣ.

— Дай-то, Господи, поскорѣй бы! — молитвенно произнесъ старикъ и перекрестился, — дай-то, Господи! — Онъ вздохнулъ, крѣпко зажмурилъ глаза, задумался о чемъ-то…

Вскорѣ намъ принесли обѣдъ. Въ большой деревянной чашкѣ была налита постная похлебка, сваренная съ селедочными головами… Похлебка эта была покрыта какой-то рыжеватой ржавчиной, вѣроятно, потому, что селедочныя головы были ржавыя и, какъ были, грязныя, вонючія, такъ ихъ и положили въ котелъ. «Сожрутъ, молъ: не господа!»… Мы съ жадностью голодныхъ собакъ набросились на эту похлебку и, опорожнивъ то, что было въ чашкѣ,- а было для троихъ очень немного — почувствовали, что страшно голодны.

— Пообѣдали! — съ ироніей вымолвилъ рыжій, сидя на койкѣ и болтая ногами.

— Слава Тебѣ, Господи! — добавилъ старикъ:- заморили червячка!… теперь, гляди, на питье потянетъ…

— Дьяволы! — выругался рыжій и, сердито плюнувъ, началъ вертѣть папироску…

XXII

Не прошло и часа послѣ обѣда, какъ насъ со старикомъ потребовали внизъ, въ ту комнату, въ которую привели вчера вечеромъ съ вокзала. Тамъ сидѣлъ тотъ же человѣкъ, который принялъ насъ вчера… Кромѣ его, въ комнатѣ было два солдата… Около печки, въ углу стояли ружья, а на лавкѣ лежали желѣзныя «баранки».

Солдаты были одѣты въ шинели съ башлыками. На ногахъ у нихъ были валенки, а на рукахъ варежки. Посмотрѣвъ на нихъ, я догадался, что это конвойные, которые поведутъ насъ.

Принявшій насъ вчера человѣкъ выдалъ одному изъ нихъ какія-то бумаги и сказалъ:

— Ну, съ Богомъ.

— Мнѣ бы вотъ полушубокъ, — сказалъ мой старикъ, — не дойти мнѣ такъ-то, студено!..

— Ладно! дойдешь и такъ, не великъ баринъ-то! Серега! — обратился онъ къ солдату. — Надѣнь на нихъ баранки

— Небось, не убѣжимъ и такъ! — сказалъ старикъ.

— Ладно! Толкуй, кто откуль… видали мы медали-то, а кресты-то нашивали…

Солдатъ взялъ со скамьи поручни и надѣлъ мнѣ на правую руку, а старику на лѣвую.

— Господи, помилуй насъ грѣшныхъ, — сказалъ, тяжело вздохнувши, старикъ и перекрестился на висѣвшую въ углу икону. — Мучители вы! Какъ мнѣ идти-то на старости лѣтъ, подумали бы. Ай мы какіе разбойники… куда намъ бѣчь-то? Намъ бѣчь-то некуда.