Мытарства

— Служивенькіе! — крикнула она, когда мы совсѣмъ поровнялись съ ней, — подьте, родные, въ избу, погрѣйтесь. — И потомъ, обратясь уже лично къ намъ, она жалобно добавила:- ахъ вы, несчастные арестантики, иззябли, чай, до смерти!..

— Нельзя, тетка заходить, — сказалъ солдатъ. — Шагай! шагай! — закричалъ онъ намъ.

— Погрѣться бы… вздохнуть, — вымолвилъ старикъ.

— Придешь на этапъ, нагрѣешься, — насмѣшливо сказалъ солдатъ. — Отдохнешь. Ну, маршъ!

Мы тронулись дальше. Баба стояла и качала головой, долго провожая насъ глазами.

XXIII

Лѣсъ сталъ рѣдѣть и, чѣмъ ближе пододвигались мы къ опушкѣ, тѣмъ все хуже и хуже становилась дорога. Когда же, наконецъ, мы выбрались изъ лѣсу, то увидали, что дѣло наше совсѣмъ плохо: дорогу занесло и въ полѣ видно было только, какъ кружится и воетъ какая-то сѣрая муть.

Передовой солдатъ вязъ въ снѣгу и злобно ругался. Я, молча, стиснувъ зубы и вооружившись терпѣніемъ, шагалъ за нимъ, стараясь попадать своими сапоженками въ его слѣдъ, похожій на слѣдъ медвѣдя. За мной поспѣшалъ старикъ и сопѣлъ, и пыхтѣлъ, какъ лошадь, везущая возъ не подъ силу.

Такъ шли мы всѣ четверо, одинаково злые, одинаково недовольные, думая только о томъ, какъ бы поскорѣе добраться до мѣста, поѣсть, отогрѣться и лечь спать.

Дошли до деревни. Въ деревнѣ солдаты дали передышку. Они зашли за общественный «магазей» и сѣли съ той стороны, откуда не дулъ вѣтеръ, на толстыя бревна, отдохнуть и покурить.

— А похоже, — сказалъ одинъ изъ нихъ, вертя папироску, — не скоро мы доберемся до ночлега. Погода!

— Темно придемъ, — сказалъ другой и, помолчавъ, добавилъ:- Эхъ, жизнь собачья! Води вотъ всякую сволочь, погода — иди.

— Да, — отвѣтилъ первый, — теперь бы дома, на печкѣ, эхъ-ма!..

Онъ махнулъ рукой и задумался, глядя вдаль.

Мы со старикомъ молчали. Я думалъ о томъ, какъ приду домой, что буду говорить, что дѣлать. Какъ узнаютъ о томъ, что меня пригнали этапомъ, и какъ будутъ надо мной глумиться люди! На душѣ было горько.

Старикъ сидѣлъ, согнувшись, разставя ноги, низко опустивъ голову Что думалъ онъ? Вся его согнувшаяся, жалкая фигура изображала молчаливое покорное страданіе.

— Ну, ребята, идемъ! — точно проснувшись, вскочилъ и крикнулъ солдатъ, — сиди не сиди, а идти надо. Пораньше придемъ… айда! Трогай, бѣлоногій.

Мы молча и нехотя тронулись. Дорога пошла въ гору. Вѣтеръ все такъ же дулъ навстрѣчу и валилъ съ ногъ. Мы шли, согнувшись, жалкіе и маленькіе, борясь, изнемогая и напрягая всѣ силы, чтобы двигаться, двигаться, двигаться!..

Между тѣмъ, стало темнѣть. Декабрьскій день коротокъ. Вдали мутно и неясно чернѣли кусты, мелкорослый осинникъ, какія-то кочки, и надъ всѣмъ этимъ стояла и заполоняла собой все больше и больше начинавшая темнѣть, все та же колеблющаяся муть.

Усталые, перезябшіе и голодные, шли мы, а навстрѣчу намъ грозно двигалась холодная, темная ночь. И по мѣрѣ того, какъ она двигалась, на душѣ дѣлалось жутко и боязно.

— Эхъ, да и запоздаемъ мы здорово! сказалъ солдатъ, шедшій впереди и, оглянувшись назадъ, крикнулъ:- Наляжь, ребята! Прибавь ходу.

— Издохнуть бы! — застоналъ опять старикъ. — Не могу я больше… О-о-охъ, Господи.

— Успѣешь издохнуть, погоди! — крикнулъ солдатъ, — а ты не робѣй, двумъ смертямъ не бывать, а одной не миновать!… «Эхъ, ты, зимушка зима, морозная была»… — запѣлъ онъ вдругъ высокимъ голосомъ и такъ же сразу смолкъ, точно оборвалъ; похлопывая рука объ руку, онъ зашагалъ впередъ, прибавляя шагу.

XXIV

— Ребята, не робѣй, огонь видать! — закричалъ передовой солдатъ. — Слава тебѣ, Господи!… село, этапъ, малымъ дѣломъ помаяться и крышка, отдыхъ.

Дѣйствительно, вдали сквозь мракъ, мелькали рѣдкіе огоньки, то пропадая, то опять вспыхивая, какъ звѣздочки.

— Прибавь ходу! — крикнулъ снова солдатъ, — съ версту осталось, не больше. Запоздали мы здорово, гляди, какъ бы трактиръ не заперли… Вотъ будетъ штука-то, Ивановъ, а?.

— Чай, не заперли, — сказалъ другой солдатъ, — а чайку теперь испить первый сортъ.

— Намъ хлѣбушка купите! — простоналъ старикъ.

— Хлѣбушка! — засмѣялся первый солдатъ, — а ты тоже ѣсть хочешь? Я думалъ, ты совсѣмъ замерзъ, а ты, на-ка поди, хлѣба захотѣлъ… Ладно, — купимъ.

Придя въ село, мы прошли какую-то длинную пустынную улицу, на которой не было никого, кромѣ собакъ, злобно брехавшихъ на насъ, и, свернувъ направо, остановились у какого-то темнаго зданія.

— Контора, — сказалъ солдатъ, — волость, пришли, слава тебѣ, Господи… Ну, и погодку Господь послалъ… Неужли Григорій дрыхнетъ, а?

— Небось, дрызнулъ здорово и спитъ, — сказалъ другой солдатъ, — что ему, гладкому, дѣлается… Ему хорошо… Не съ нашей собачьей жизнью сравнять… Отворяй дверь-то, что ли, — добавилъ онъ, — чего всталъ?.. Небось, не заперто.

Первый солдатъ толкнулъ дверь, и мы слѣдомъ за нимъ вошли сначала въ темныя сѣни, а изъ сѣней уже въ контору.

Здѣсь принялъ насъ заспанный съ похмѣлья сторожъ и, долго оглядывая наши трясущіяся фигуры, сказалъ:

— Эхъ вы, дуй васъ горой, вшивые черти!… Вшей только носите… Провалиться бы вамъ, жулье!… Ну, идите, что ли… А, окаянная сила!..