МЖ-2. Роман о чиновничьем беспределе

– Со мной здесь ничего не может произойти, – твердо сказала она, включая телефон, – пойдем, я хочу что-то тебе показать. После того как всех моих братьев убил и утопил мой отец, я была здесь лишь один только раз. Это было невероятно трудно – упросить его, чтобы он отпустил меня сюда, но я пригрозила, что наложу на себя руки, и тогда он сдался. Он стоял рядом, когда я писала эпитафию, погребальный сонет моим братьям. Это в память об их могиле под водой. Вот она, посвети сюда.

Я осветил бетонную стену, на которой по-английски был написан текст, который я с трудом, но перевел. Мы никогда не говорили с Лорой об этом, но мне кажется, ее уровень владения языком Шекспира был таков, что знала она его не хуже, чем сам Шекспир. Вот текст этого сонета, ею самой переведенный и прочтенный под аккомпанемент странных шорохов и стонов, которыми вдруг, лишь начала она читать, наполнился, как мне показалось, весь окружающий меня мир.

Могила под водой

Когда стемнеет, вновь сюда приду,

Чтоб слышать шаг и голос горделивый.
Я, не желая, навлекла на вас беду,
О мои братья, скованные холодом унылым.

И в каждом звуке мира, что убил,

Лишил меня надежды вас увидеть,
Я жажду, чтобы дьявол воскресил
Мою способность мстить и ненавидеть.

Вы смертью одержали торжество

Над вашими убийцами, поверьте,
Их ведьмино накажет колдовство,
Их жизнь пройдет чрез муки страшной смерти.

И пусть всяк, кто отважится прийти

И праздное утешить любопытство,
Бежит. Ему отсюда не уйти —
Покончит жизнь свою самоубийством.

Сойдет с ума, возжаждая узнать

Путь, что в подводную ведет могилу.
О мои братья, дайте мне воздать
За вашу гибель проклятому миру.

– Это самые зловещие стихи, мать их, которые я когда-либо слышал, – признался я, находясь в состоянии, близком к паническому ужасу. – Знаешь, когда ты читала, я пытался представить Иисуса, стоящего рядом и держащего меня за руку, но у меня ничего не получилось. Иисуса нет здесь, я это чувствую. Скажи, зачем ты написала это по-английски? Хотя твой уровень владения языком заставляет снять шляпу. Но все же?

– Отец. Он стоял рядом, и он не знает английского. «Что ты написала?» – «Несколько слов памяти, папа». А потом, ты знаешь, я не хочу, чтобы быдло, которое прет сюда косяками и расписывает стены этого храма хуями и критикой в адрес человека, который хоть что-то пытается сделать для этой страны, могло свободно читать мою эпитафию. Это не для них, не для их праздного любопытства. Это серьезно. Вот ты, когда ходишь к Иисусу… Кстати, ты ходишь к Иисусу?

– Да, – признался я с чувством громадного облегчения, – я симпатизирую католической церкви и иногда бываю в Малом Милютинском переулке. Там есть маленький костел, я люблю его.

– Этот костел – дом Иисуса, не так ли? – спросила Лора, и тут зазвонил телефон, – ведь никто не расписывает в доме Иисуса стены хуями? – Телефон надрывался все пуще. – А больничка, амбрелла, Ховринка – это дом Сатаны, и пусть ты почти убедил меня в том, что он вымысел, тем не менее не годится осквернять стены дома Сатаны всякой сортирной похабелью…

Лора ответила. Звонил ее отец. Я слышал его надрывный, рыдающий голос:

– Лориночка, деточка, с тобой все в порядке?

– Па, я решила вернуться в свой дом, – выслушав его, с полнейшим равнодушием в голосе поведала отцу Лора. – Нет, ты не понял. Я больше не приду в твой дом. Я вернулась в Нимостор. Я здесь, в больничке. А ты что, очень хочешь меня увидеть, да? Зачем же?

– Девочка моя, оставайся там, выбери себе безопасное место и жди меня, я скоро обязательно за тобой приеду!

Jesus Christe! Как же он тяжело дышал! Да у бедолаги загнанное сердце, не иначе. Может, предоставить времени то, что я вознамерился совершить? Жаль, что Брасье, Тане и маленькому ангелу Марии никто не дал времени…