МЖ. Роман-жизнь от первого лица

– Ты гадкая ханжа, дорогая. Я все же пойду пробегусь, ладно? Вообще-то, какого хрена я должен спрашивать у тебя разрешения? Почему я должен зависеть от твоего эгоизма, тогда как у меня своего хватает?

– Все. Я молчу. Делай что хочешь, только не заводись.

– Хм… Я думаю, мы с тобой будем жить вместе очень долго. Знаешь, по какой причине?

– Скажи.

– Один из нас всегда останавливается первым. Это очень важно: первым остановиться, понимаешь? Правда, чаще всего это именно ты… Я начинаю скандал и не думаю о последствиях, все равно их не будет. Верно? Что ты так загадочно и мило улыбаешься? Прекрати, а то я перевозбужусь и напугаю всех своей фатальной эрекцией.

– Марк, ты несешь всякий бред, прекрати, пожалуйста. Иди на свою пробежку и возвращайся поскорей.

– Это ровно то, чего я хотел услышать от тебя с самого начала. Адьос!

– Адьос, мучачо.

Я спустился по ступеням на горячий пляжный песок. Держа кроссовки в руках, по раскаленным камням допрыгал до начала асфальта, переобулся. Включил плеер и, используя в качестве адреналинового допинга душевный вокал Кипелова, его балладу с последнего альбома «Реки времен», рванул на встречу с прошлым.

Через пару километров достиг Мартиналла. Въезд преграждали кованые ворота в викторианском стиле, который не очень то смотрелся на фоне естественной приокеанской красоты, но сами по себе ворота были весьма изящными. Рядом была калитка с кнопкой интеркома, но звонить в него мне не было нужды: прямо за калиткой прогуливался сторож в униформе, состоящей из пробкового шлема, шорт и белой рубахи с коротким рукавом и погончиками. Я жестом показал, что у меня есть к нему вопрос, и он медленно подошел, остановившись в метре от калитки. Внимательно посмотрел на меня. Спросил что-то по-португальски. Я предложил перейти на английский. Тот кивнул:

– Я могу вам помочь?

– Я хотел задать вам вопрос относительно одной девушки, своей давней знакомой, которая должна жить здесь. Она собиралась купить здесь дом несколько лет назад.

– У нас здесь сорок домов, и во многих из них живут красивые девушки. О ком конкретно хотел спросить сеньор?

– Я разыскиваю девушку по имени Клаудия. Высокую, темноволосую, очень красивую испанку.

Лицо охранника помрачнело и сделалось каким-то несчастным. Он посмотрел на меня со смешанным выражением испуга и любопытства. Затем на его лице вдруг появилось неожиданное и вроде бы неуместное в этой ситуации выражение сострадания, и он сказал:

– Эта девушка умерла.

Я почувствовал, как меня начинает подташнивать: верный знак скачка артериального давления. Схватился рукой за витые прутья калитки:

– Как умерла? Когда? Отчего?

– Я не уверен, что могу говорить об этом. Прошу понять меня правильно.

– Вот пятьдесят евро. Это поможет вашему красноречию. Прошу же вас, продолжайте!

– Спасибо, сеньор так добр… Эту девушку и ее маленького сына убили. Прямо здесь, в доме. Посреди белого дня. С тех пор у нас здесь вооруженная охрана, сеньор. Еле-еле удалось замять скандал, и хозяева заплатили кучу денег, чтобы избежать широкой огласки.

– Кто это сделал?

– Никто не знает этого. Их просто нашли дома со связанными руками. У каждого в затылке было пулевое отверстие. Малыша совсем изуродовали. Бедняга. Только начал жить. Я сам все это видел. До сих пор вспоминаю с дрожью в ногах. Потом приехала полиция, и в дом перестали пускать. А кем вы были для нее? Я спрашиваю вас потому, что часто разговаривал с ней. Помогал кое-что доделать в доме. Ничего особенного, так, просто вбил пару гвоздей. Мальчишка у нее был очень смышленый. Вот отца ему недоставало, так он меня папой называл, представляете! А Клаудия как-то сказала, что его отец очень далеко, в России. Русский, представляете!

В глазах у меня почернело, я обливался холодным потом и держался за калитку уже обеими руками.

– Сеньор, что с вами? Вам плохо?

– Нет. Просто жара, наверное… Так вы говорите, отец мальчика был русским?

– Она так говорила.

– А сколько было лет мальчику?

– Их убили около года назад, значит, где-то около полутора лет, может, чуть меньше. Чудесный был парень. Красавец. Очень жаль его…

– Неужели так ничего и не известно о тех, кто мог это сделать?

– Я слышал кое-что, так, какую-то ерунду.

– Очень прошу вас, скажите мне, что вы слышали?

– Якобы полиция обратила внимание на нарисованную на стене свастику.

– На что?

– Свастика. Наци. Ну, фашисты, понимаете? И вроде бы как возникла версия о том, что преступление совершили какие-то ублюдки-неофашисты, какая-то банда приезжих, но никого так и не нашли. Может быть, просто так, для отвода глаз нарисовали, да мало ли…

– Спасибо.

– Не за что, сеньор. Вы близко знали эту девушку?

– К сожалению, не совсем близко. Я не успел познать ее. У меня последний вопрос: вы не помните имя ребенка?

– Она говорила, что назвала его в честь его отца. Мальчика звали Марком. Да, точно. Марк.