Н-9 (СИ)

Я себя праведником не считаю, но, если у меня пропадет семь бойцов разом — я докопаюсь до сути и узнаю, что с ними случилось. Голову положу — но узнаю. Потому что это мои бойцы. Я несу за них ответ. Дальше уже буду разбираться. Если натворили что дерьмовое и их реально за дело покрошили наглухо — ну… не знаю, там уже решение всплывет. А если их просто так — как вторую семерку и последующие — напоили, подрезали сухожилия и, по сути, обратили в рабство ни за что… я тут же вооружусь серпом и начну каждому второму аммнушиту резать глотку, а каждому третьему яйца. Садовников сраных выкорчую под корень.

На моем месте так поступит почти каждый.

Вывод? Аммнушитов спасает не грешная безразличность, а системная жесткая защита, что не позволяет никому сюда организовывать поисковые отряды. Так бы — давно души повытрясали из здешних и бородатые овечки живо бы показали, где сейчас на коленках ползают их бывшие камрады…

Прервав пьяного подростка, я поднялся и крикнул темноволосому трусу:

— Хватит херней страдать. Поднимай трупы друзей и грузи на лошадей охотников. Рэк. Помогите трусу.

— Я не трус! — даже не спросив какого хрена он зря упражнялся с мотыгой, паренек отбросил инструмент и зло сверкнул глазами — Мы воспитаны так — жить мирно, не отвечать ударом на удар, принимать судьбу смиренно!

— Да ладно?

— Так и есть!

— Тогда какого ж хрена ты уже беспомощного дядюшку Якоба топориком крупно напластал, пацифист? — осведомился я.

— Э…

— Э — кивнул я, растягивая мышцы и морщась — часы в седле сделали свое черное дело, превратив бедренные мышцы в шматы боли. А ведь я просто сидел в седле железного коня, особо даже не стискивая его бока ногами… и скачек безумных не было и в помине… — Вяжи трупы друзей и приторачивай к седлам! Грузи друганов в повозку. Загляни каждому в глаза и прикрой их заодно — и глядя, помни, что в их смерти есть и твоя вина.

— Зачем вы мне это говорите?!

— А ты подумай — зло ухмыльнулся я и повернулся к девчонкам — А вы чего на него так вроде как уже даже обиженно смотрите? Это и вас касается! Свою жизнь надо продавать дорого! Биться за каждый вздох, за каждую секунду! Если не хотите — так оставайтесь в своем мирном затхлом болотце, тихо живите, плодите детишек, старейте, уходите садовничать! И не рвитесь в большой мир!

— Ты очень злой — заметила Амнушка.

— Поднимай раненую сраку и громозди на коня. Знаешь что про это Гавань?

— Да.

— Кто там главный после Якоба, кто был в курсе происходящего…

— Да.

— Поедешь рядом. И будешь рассказывать.

— Вы не тронете мирных и честных, славных и добрых?

— Тебе самогоном голову ушибло?

— Да… но вы не тронете?

— Мне неинтересны мирные и добрые — усмехнулся я, берясь за поводья неживой животины — И мне насрать на честных и славных. А вот про других расскажи, как можно подробней… Бойцы! Живее! И на коней! Мы отправляемся в славное и честное поселение Гавань! Улыбайтесь ширше…

— Будем убивать? — с надеждой спросил орк.

— Не сразу — ощерился я, глядя на мотающую головой помершую «толстосисую» — Не сразу. Посмотрим — вдруг нам предложат сидра…

— Который с наркотой травяной?

— Ага…

— То есть мы вроде как даже и не в курсах… это я для тупого Хвана уточняю.

— Ага.

— Понял. Вразумлю остальных, чтобы улыбались. А трупы?

— Не пыли, орк. Все по ходу дела.

— Понял. Кстати — Хван вылупляться начал. Часик другой — и вылезет гнида страшная…

— Одна хорошая новость за другой — кивнул я, поднимаясь в седло — Пусть поторопит свою костяную жопу.

— Так и передам…

Глава 4

Гавань встретила нас… оторопело.

Шесть мрачных всадника вынырнули из леса полностью неожиданно для веселящихся на пасторальном зеленом лужку. Аммнушиты играли в мяч. Веселые добрые возгласы наполняли уши наблюдающих умиротворением — вот она истинная жизненная благодать. Поля колосятся, дети веселятся. Взрослые умильно улыбаются. И при этом добрая половина из них знает, что прямо сейчас, где-то там за деревьями, в укромном темном лесном уголку, насилуют и убивают точно таких же подростков.

Не удивлюсь, если эта громкая публичная забава была устроена с единственной целью — отвлечь внимание общественности от тех, кто ушел ради иной судьбы и о тех, кто пошел за строптивыми.

Недалеко от того поля, что прилегала к поселению, которое я не собирался пока разглядывать, начиналась мощенная камнем дорога — тут вполне могут разъехаться две встречные повозки. Когда мой стальной конь ударил копытом по первому камню, тот даже не шелохнулся, ответив чуть злорадным звоном.

Качественно поработали над дорогами… да и насрать. Меня интересовали живые.

И вот они уже бегут странным аллюром, выставив вперед плечо и вытянув руку. Так боязливые гоблины приближаются, когда боятся, что им могут врезать прямо по харе — потому и прикрываются заранее, открывая тем самым яйца.

— Хех-хех… — именно это сказал подбежавший первым аммнушит, поспешно утирая харю жилеткой.

— Это твое приветствие, гоблин? — зевнул я, с высоты седла оглядывая замершую на поле толпу, катящийся куда-то позабытый мяч, замершую с корзиной белья бабу у ближайшей к нам постройки.