Н.А. Львов

Куда меня нелегка сила

К чаду обманом затащила?

Отколь молитвой ни крестом

Никто не может отбожиться,

Лежать в грязи или кружиться

Обязан каждой колесом.

За чем? да мне за чем мотаться?

Мне - шаркать, гнуться и ломаться!

Ты, право, со слепу не в лад определил;

Лишь был бы я здоров и волен...»

В приволье своих Черенчиц стремится поэт. Он пишет далее о жене, о «здоровой кучке» детей:

«Я всем богат и всем доволен,

Меня сам бог благословил:

Женил и дал мне все благое.

Я счастье, прочное, прямое,

В себе иль дома находил...»

Но надо было обеспечить это прочное счастье. Вот и праздник пришлось «изобретать». В Павловск к нему приехала Мария Алексеевна с детьми. За «учреждение праздника» в Павловске, который «хотя не от него, а от других был не очень удачен, темей и бледен», Львов получил в подарок бриллиантовый перстень.

Еще при Екатерине II Львовым был построен па окраине Павловска ансамбль «Александровой дачи» с тематической планировкой сада и павильонов («Храм розы без шипов», «Эхо»). И новый император привлек Львова к строительным работам в Павловске. «Николай Александрович... в важных по нынешним обстоятельствам хлопотах, и чем кончится, неизвестно», - писал Капнисту Державин, весьма скептически настроенный к новым замыслам друга. Сам Державин с новой супругой уехал на лето во вновь приобретенное имение Званка на берегу древнего Волхова, и Львову предстояло в будущем тоже ехать туда дом строить, парк разбивать.

В Павловске Львов занялся возведением из утрамбованной земли опытной избы. Выписал из Никольского (так теперь назывались Черенчицы) двух мастеров, Андрея и Емельяна, уже набивших себе руку в подобных работах. Земля плотно трамбовалась в деревянных ящиках и прослаивалась известковым раствором, густым, как сметана. Когда земля подсыхала, стенки ящиков убирали.

Дочка Львова Лизанька впоследствии вспоминала, какое огромное впечатление произвела эта изба на всю царствующую фамилию. По нескольку раз великие князья и княгини приходили смотреть на нее, удивлялись быстроте возведения постройки, твердости и гладкости ее стен. Емельян и Андрей были награждены золотыми часами с цепочкой.

Потом Львову было поручено построить земляной дом в чухонской деревушке Арапакаси, вблизи Гатчины, а если домик удастся, то приступить к возведению большого дворца в Гатчине, чего он и добивался.

Летом недалеко от Павловска, в Тярлеве, была организована школа практического земледелия под руководством протоиерея А. А. Самборского (1732-1815), с которым Львов сотрудничал уже в начале своей архитектурной деятельности на «Александровой даче». Львов как член Экспедиции государственного хозяйства составлял программу школы. Но школа создавалась трудно. Львов добивался разрешения организовать собственную школу, и 21 августа вышел именной Указ об учреждении школы землебитного строительства в Никольском. Указ предписывал всем губернаторам направлять ежегодно на обучение к Львову учеников из селений казенного ведомства, а также от помещиков, заинтересованных в том, чтобы иметь профессиональных строителей. В задачу выпускников школы входило также сооружение «дешевых, здоровых, безопасных, прочных жилищ и соблюдение лесов в государстве». Окончивший школу получал особый аттестат и звание присяжного мастера.

Милости Павла этим не ограничились. В день выхода указа 21 августа был обнародован еще второй указ: «О разрабатывании и введении в общее употребление земляного угля, отысканного под Боровичами и но берегу реки Меты». Львов добился наконец признания - через десять лет своих геологических изысканий! Через месяц, новым указом от 21 сентября, Львов назначался начальником всех угольных разработок в России. Губернаторам предписывалось сообщать ему о месторасположении залежей каменного угля. По всем губерниям были разосланы запросы. Обещаны вознаграждения.

А меж тем наступила пора Львову следить за строительством глинобитного домика в Арапакаси. Пришлось выехать туда самому. Осень выдалась холодная, дождливая. О своем пребывании в Арапакаси он рассказывает Марии Алексеевне в письме:

«...вот, мой друг, как ты уехала, а государь меня послал достраивать земляной домик в чухонскую деревню; жил я там один-одинехонек, в такой избе среди поля, к которой во весь мой короткий рост никогда прямо стать нельзя было. Притом погода адская, дождь, ветер, а ночью вой безумолкной от волков так расшевелили меланхолию, что мне и мальчики казалися; не мог ни одной ночи конца дождаться, а волки все воют; я представил, что они и девочку съели, да ну писать ей песнь надгробную: ничего бы этого не было, кабы ты не уехала, ночь бы себе, а мы себе. - Вот как я приеду к тебе в Никольское, то дам ноты волкам, пусть они поют, как умеют, а мне казаться будет концертом Паезелловым. Арапакаси сентябрь 26-го дня 1797». К письму приложены стихи «Ночь в чухонской избе на пустыре», знаменательные для истории русской литературы:

«Волки воют... Ночь осенняя,

Окружая мглою темною

Ветхой хижины моей покров

Посреди пустыни мертвыя,

Множат ужасы - и я один!

Проводя в трудах ненастной день

И в постели одиноческой