На 4 кулака

— Послушайте, — зажав нос от вони, идущей от соседа, и от этого слегка гнусавя, обратилась я к ментовской добропорядочности, впрочем, сомневаясь в наличии таковой. — Зачем вы запихнули меня в машину? Меня родители дома ждут, волноваться будут.

— Слышь, Михалыч, — оглянувшись на меня, сказал один полицейский тому, что был за рулем, — ты точно все баки проверил?

— Точняк! Больше нет никого.

Первый снова повернулся ко мне.

— Что ж ты врешь, собака? По мозгам захотелось? В твоем так называемом доме, кроме тебя, рвань несчастная, никто больше не бомжевал!

— Да нет же, вы неправильно поняли, — старательно глотая обиду, вызванную не слишком приятным ко мне обращением, стала я разъяснять: — Мои родители дома, в квартире. Я ушла, их не предупредив. Проснутся, увидят, что меня нет, и испугаются, понимаете?

— Нет, ты, Михалыч, вслушайся, что она говорит! — заржал он. — Дура, какие у бомжей могут быть квартиры? — Он повернулся ко мне, протянул руку и стал стучать пальцем мне по лбу, будто пытаясь вбить в мой мозг прописные истины. — Иначе бы их не называли «без определенного места жительства», дубина!

Я ударила его по руке, чтобы он отцепился от моей головы, а водитель, заметив это, зашелся в предупреждениях: — Не трогай их, они заразные. Бомжи как-никак.

Я потеряла всю свою аристократическую сдержанность и завопила на весь город:

— Я не бомж!!

— А-ха-ха! Не бомж она! Ты хоть рожу свою в зеркале видела? А шмотье? И не ори здесь.

Вот на это я уже обиделась смертельно. Рожа моя, видите ли, ему не понравилась. Никому не позволю обсуждать мое лицо! Надувшись, я не стала ничего отвечать и решила, что лучше буду наслаждаться тишиной.

Но тишины не случилось. Стоило работнику правоохранительных органов отсмеяться, как вмешался сидевший справа от меня бомж. Оказалось, что он — тот самый мужик, балаболивший со мной из соседнего бака, а до этого по недоразумению навалившийся на меня же. Значит, не сумел он удрать от стражей порядка.

— Ну ребятки-и, отпусти-ите! — канючил знакомый мне голос. — Зачем вам лишняя морока? Мы ведь, между прочим, с драчунами этими не тусовались!

— Заткнись! — рявкнули оба, а я с благодарностью уставилась на бомжа. Ведь как оказалось: я просила только лишь за себя любимую, а он вона как — за обоих. Неплохой, стало быть, мужик, да и воняет от него не так уж противно.

Привезли нас в отделение. В сопровождении четверых полицейских мы — два алканавта, бомж и я — стали плутать по темным коридорчикам с давно облупившейся краской на стенах. Здание было ровесником Наполеона и полтора века нуждалось в ремонте. Нас втолкнули в кабинет, где за столом сидел представительный мужчина лет сорока пяти. Увидев наш конвой, мужчина им кивнул, а тот мент, что обозвал меня собакой, рванью и бомжом, принялся докладывать:

— Вот. Привели, товарищ подполковник. Эти двое дебоширили, — он указал на заплывшие фингалами и опухшие от неоднократных попоек физиономии мужиков. — Не раз уж жалобы поступали. Жители позвонили по 02. А эти рядом находились, поблизости. Документов при себе не имеют.

— Так! — рявкнул подполковник сердитым голосом, будто и без того не было ясно, кто здесь главный, и начал командовать, решая тем самым наши судьбы. — Первых в токсикологию, а этих в камеру до выяснения личности.

Услышав слово «камера» я остолбенела. Меня собираются посадить в «обезьянник»! К бомжам, алкашам и, может, даже настоящим преступникам! В голову полезли ненужные воспоминания о том, что, по рассказам папы, творится в женской тюрьме. Да я и без него это знала по книге Сидни Шелдона: «Если наступит завтра». Но книга — книгой, лекция — лекцией, а ведь со мной это все взаправду происходит. Вот на руках моих защелкиваются наручники, и ведут нас с бездомным другом, жутко сказать, по камерам.

— Тебя как звать-то? — по дороге проявил интерес «коллега», идя со мной нога в ногу и временами оглядываясь на конвоиров.

— Юля.

— А я Васька. Кстати, мне всего двадцать пять. А выгляжу, наверно, на полтинник.

— Да ну что ты! — тактично отозвалась я, хотя Василий не был так уж далек от истины, лет на пятнадцать, не больше.

— Да что я, не знаю!.. А тебе сколько?

— Семнадцать, — вздохнула я.

— У-у, вообще молоденькая. Не место тебе здесь… Ты бы сказала, что несовершеннолетняя! — Я лишь неопределенно повела плечом (хотела сперва отмахнуться, но, увы, как говорится, руки заняты). Думается, вместо того чтобы связаться с родителями, меня бы перенаправили в сиротский приют. — Хочешь, поведаю тебе свою историю? Жил я, значит…

— Заткнись! — гавкнул один из сопровождающих. — Достал уже своей историей! — По этой реплике я сделала вывод, что Вася тут завсегдатай. — Еще слово, и я пущу в ход своего дружка! — И он похлопал резиновую дубинку, висящую сбоку. Что и говорить, далее мы шли молча.