На Афон

Вот в какой суровости живет Афон. Ясно, как возмущают друзей Афона книжки вроде произведения г-жи Шуази (яко-бы тоже побывавшей на Афоне, переодевшись мужчиной). Я писал уже о ней в «Возрождении». И рад был узнать, что моя статья до писательницы дошла. Устыдилась-ли она своих клевет и издевательств над беззащитными и неимущими стариками – не знаю. Я вырезал ее «портрет» (фотографию в мужском костюме на фоне «театральной» Кареи и Ватопеда), послал его в Пантелеймонов монастырь и написал о. архимандриту Мисаилу (игумену), прося сообщить, был ли в начале апреля в монастыре итальянец со слугою, изображенным на снимке.

Привожу ответ о. архимандрита (на столь знакомой мне афонской бумаге с видом Пантелеймонова монастыря, над которым простирает свой омофор Пресвятая Дева).

«Благодать и мир Вам да умножится!

В ответ на Ваше очень любезное письмо от 24–Х – с.[его]г.[ода], можем сообщить Вам по поводу г. Шуази следующие сведения.

По наведенным справкам в Андреевском скиту оказалось, что там не помнят – посещала или нет их скит такая личность.

В Киноте все антипросопы заявили, что сия особа на св. Горе не была и ее уверение о посещении Афона – ложь.

В нашем монастыре тоже никто не видал такого человека»[437].

Ответ этот не оставляет сомнений.

Афон не возражает, не оправдывается – он выше этого. Со скромным достоинством он просто отвергает ложь.

В статье своей против Шуази я благодарил ее за то, что она разожгла меня на ответ, как-бы встряхнула, более дала почувствовать себя русским, православным. Теперь она доставила мне еще новую радость: я получил от о. Мисаила (с братией) подарок, очень взволновавший и обрадовавший. Небольшую иконку Иверской Божией Матери – «За защиту поруганного Афона», и такое-же изображение св. Пантелеймона[438].

Иверская висит у меня в изголовье. Это «вратарница» знаменитого Иверского монастыря. Когда смотрю на Ее лик со стекающими по ланите каплями крови, то вспоминаю тихий Иверон, на берегу нежно-туманного моря. Вспоминаю и нашу Иверскую, московскую, родную… к которой тысячи страждущих прикладывались – ныне тоже поруганную и опозоренную.

Думаю: не за нас ли, грешных русских, грешную Россию и стекают капли по святому лику…

* * *

Еще письмо, последнее: «Многие из отцов уже ушли в вечность. Недавно почил о Господе и библиотекарь о. Марк. Его кончина была для всех неожиданностью»[439].

Очень хорошо помню о. Марка – молодого, черноволосого и застенчивого человека, трудившегося над каталогом, работавшего и клеем, ножницами. Кажется, он умел переплетать. По виду можно было думать, что как раз он всех или большинство переживет. Что было с ним? Туберкулез? Сердечная болезнь? Осложнение «гриппа»? – Кто знает на Афоне!

О. Марк покоится, наверно, на том небольшом кладбище Пантелеймонова монастыря, дорога к которому осеняется огромным деревом. По афонскому обычаю, через три года откопают его тело, и если все оно, кроме костей, бесследно истлело, если земля легко приняла его, значит и душа чиста и живет высшею жизнью. Череп-же, и кости сложат в гробницу, с благоговением. И над всем этим будет стоять летний, сияющий афонский день.

Я уверен, что кости безответного о. Марка окажутся ровного, янтарно-медового тона, как у праведников.

Афонские тучи

Сентябрьский вечер. Тихо, очень тепло. В храме Пантелеймонова монастыря идет всенощная под Крестовоздвиженье. Те же старенькие монахи, кого видел я шесть лет назад. Тот же золотой иконостас, те же стасидии, окно раскрыто, выходящее на море. И так же, во время службы, можно увидеть вдали огонь корабля. Служит архимандрит Мисаил. Медленно идет служба[440]. Но вот – в звездной безветренной ночи гул, все нарастающий, подземный… [„]Стены храмов и других строений задрожали, зашатались, их начало рвать и качать с необычайною силою. Землетрясение!“

Падают и разбиваются светильники. С купола сыплется штукатурка, паникадила качаются. Сами собой звонят колокола. Все это – минута, но может сойти за век.

В храме некоторое смятение. Кое-кто в страхе выбегает. Но большинство остается – крепка афонская выдержка! На клиросе поют «Хвалите имя Господне». Служба продолжается – долгая ночная служба. В окнах белеет. Воды залива засеребрились. Под толчки и легкое покачивание здания совершает на заре архим. Мисаил одно из поэтичнейших служений православной церкви. Поддерживаемый старейшими иеромонахами, держа обеими руками над головой Крест, под нескончаемое «Господи помилуй» (понижающаяся и с низшей точки восходящая гамма) – как бы по ступеням лестницы воздушной он нисходит, склоняясь с Крестом чуть не до земли. В растущей гамме вновь подымается, чтобы затем в том же порядке нисхождения и воздвижения благословить страны света – лицом к востоку, югу, западу и северу.

А под ногами бездна, стихия бушующая, вот-вот готовая вырваться: растоптать, в клочья обратить весь мирный, золотисто-ладанный храм и монахов в нем.