На арене со львами

Он умолк, потирая глаза. Я заметил, что волосы у него на груди поседели и спутались. Потом он снова тяжело опустился на кровать, привалясь спиной к изголовью.

— А вот Кэти этого не поняла. Она всегда питала пристрастие к Данну и его приверженцам. Ей кажется, что если я дам ему понять, что готов пойти навстречу требованиям штата в связи с прибрежными нефтеносными залежами, он ради этого перейдет на мою сторону.

— Неужели Кэти допускает мысль, что вы на такое согласитесь? После всей той борьбы, которую вели?

Теперь уж я вскочил с места и выпрямился во весь рост. Рубашка на мне взмокла от пота и липла к спине.

— Может, я бы и мог согласиться,— сказал Хант.— Понимаете, Рич, я хочу победить любой ценой, меня тоже обуял этот пыл. Вот что я разумел, когда говорил о своей душе. Потому-то я и не позвонил Данну.

Я снова плюхнулся в кресло. Этого и следовало ожидать, сказал я себе, человек никогда не может знать с уверенностью, что он сделает в тот миг, когда открывается правда, когда ему предстоит выдержать решающий удар. И как естественно, что у Ханта возникла эта мысль, как естественно, что он раздумывает, хватит ли у него сил и твердости характера, чтобы преодолеть суровое испытание.

— А начиналось все совсем по-иному,— сказал Хант.— Вы же знаете, когда мне пришло в голову выставить свою кандидатуру, я решил, что это чистое безумие. Так я и сказал Кэти, едва она заговорила со мной об этом. Адаму я сказал, что у меня нет такого намерения. А потом вы напечатали ту статью в своей газете, и я вас тоже считал безумцем. Не помню, когда именно мне стало казаться, что, пожалуй, эта мысль не так уж безумна. И даже когда я принялся разъезжать по всей стране, я еще не верил, что это всерьез, и не знал толком, хочу я победить или не хочу. Вероятно, лишь во время первичных выборов — помните, как все были тогда поражены? — что-то до меня начало доходить. Мне не президентское кресло было нужно, ведь никто не знает, что значит быть президентом, пока им не станет. Нет, Рич, у меня появилось желание победить, одержать верх. И я сам этого желания испугался. Ведь я знал, что желание победить страшнее запоя, и я пытался сдержаться, я спрашивал себя: «Куда ты лезешь, дружище?» Лишь совсем недавно я перестал осаживать себя. Я просто признался себе, что хочу победить. И вот теперь я дошел до предела, Рич, и, боюсь, уже ничего не изменишь. Я лежу здесь и так хочу победить, что готов ради этой самой победы решительно на все. Держу себя за руку, чтобы не позвонить Данну.

Он умолк, растянулся на кровати, долговязый и угловатый. А я слишком устал, я не знал, что мне сказать, что подумать. Его голос, казалось, все еще эхом отдается в комнате, и тут я понял, что он уже снова говорит, но так тихо и невнятно, что я с трудом разбирал слова:

— С другой стороны, Данн знает, что если он сам меня поддержит, он здорово прижмет Старка и даже, быть может, в корне изменит весь ход событий. И мне сдается, именно этого и дожидается Данн — он хочет сделать крупную ставку сам и взять себе все, а не делить выигрыш с Эйкеном. Стало быть, если я прав, мне и не надо с ним сговариваться, он и так поддержит меня; может быть, надо просто позвать Данна сюда и растолковать ему, как все повернется, если он перейдет на мою сторону. Может быть, мне удастся убедить его.

— А если не удастся?..

Слова эти замерли в душной комнате под отголосок захлопнутой двери, который был мне явственно слышен.

— Что ж, тогда я, может быть, предложу ему то, чего он хочет,— сказал Хант.— Вот что мне, вероятно, придется сделать, обратись я к Данну.

Мы оба долго молчали. Потом вдруг, как ни странно, моя беспредельная усталость куда-то исчезла и я начал соображать. Мне стало понятно, что к чему.

— Едва ли вы предложите ему… все, что он хочет. Не верю, чтобы вы хотели победить такой ценой.

— Когда-то я вам сказал,— ответил Хант,— что вы очень странный газетчик, черт вас побери!

— Но если вы хотите продолжать борьбу, вам придется его позвать. Теперь все сводится к тому, позовете ли вы его, чтоб использовать последнюю возможность, или откажетесь иметь с ним дело, и тогда ничего не выйдет.

— Вот именно,— сказал Хант.— А ваше какое мнение?

Конечно, было заведомо ясно, как он ответит Ханту, подумал Морган, снова умолкнув и наслаждаясь напряженным вниманием слушателей. Хочу рискнуть, сказал Хант в вечер их первой встречи. Я должен своего добиться, для того я и родился на свет. Моргану вспомнилось, как он тогда подумал, какой путь прошел сын Старого Зубра, подумал, что сын сразил и поверг в прах Хинмена… Он с несомненностью знал, что именно он должен был сказать Ханту: он поверил в Ханта прежде, с самого начала, верил все это время, несмотря ни на что, верил и тогда, в тот решающий час. Пожалуй, мне просто необходимо было верить в него или хоть во что-то, подумал Морган, пожалуй, я верю в него до сих пор.

— Я не поколебался ни секунды,— проговорил наконец Морган,— я сразу сказал ему: звоните Данну. Вы с ним легко справитесь, сказал я. Ведь вы же сын Старого Зубра.

А Хант только рассмеялся и снял телефонную трубку…