На арене со львами

— Сейчас я вам объясню, что я думал на самом деле, когда снова напяливал штаны,— сказал Морган,— Я думал: почему зовут именно меня? Что там происходит? Вы же понимаете, когда звонят от ведущего кандидата в решающий миг всеамериканского съезда — пусть даже кандидат этот — твой лучший друг,— тут проползешь семь этажей хоть на четвереньках. Да я почти так и вынужден был сделать, потому что вызвать этот чертов служебный лифт не удалось, а пассажирский был битком набит пьянчугами, делегатами, их женами и шлюхами,— дохлый номер. Когда я наконец вскарабкался с пятого этажа на двенадцатый, меня так качало, что я и впрямь хватался рукой за ступени следующего марша.

На этаже Андерсона было поспокойней, чем на моем,— там, где разместились кандидаты в президенты, дежурила полиция. Мэтт предупредил о моем приходе, я предъявил журналистское удостоверение и без особого труда добрался до тысяча двести первого номера. Мэтт отворил мне дверь; в гостиной воздух был сизый от табачного дыма, повсюду в беспорядке стояли стаканы и переполненные окурками пепельницы. Помню тусклое освещение, листовки, налепленные на зеркала, и афиши на стенах, они выглядели печально и смешно, как женщины с похмелья.

— Хант в спальне,— сказал Мэтт.— А мне надо поспать часок, не то совсем с ног свалюсь.

Я не без зависти глядел, как он уходит спать. На комоде стояла большая ваза с увядающими хризантемами. В комнате было жарко, словно у кондиционера не хватало мощности подавать воздух так высоко; два окна были открыты настежь, и было слышно фырканье моторов и громыхание грузовиков на пробуждающихся улицах. Кэти, полуодетая, ходила взад-вперед по комнате; Хант в шортах сидел на кровати, привалясь спиной к изголовью, под огромным лозунгом: «Хант победит!», приклеенным к стене. Этот лозунг пристроил у них над кроватью Дэнни. Вся кровать была завалена сводками и газетами, тут же стоял поднос с остатками недоеденной кем-то котлеты и жареного картофеля, а из раскрытого портфеля вывалились брошюры и значки в виде саквояжа. Вид у Кэти был измученный, она словно постарела и выглядела еще хуже, чем можно было ожидать. Бледная, как смерть, хоть бы губы подкрасила, волосы растрепаны, и даже плечи слегка поникли; бретелька все время сползала с ее плеча, и она нетерпеливым движением водворяла ее на место. Я швырнул пиджак на гостиничный стул — подделка под старину,— а сам рухнул на другой такой же стул и распустил галстук. Все мы являли собой сборище живых мертвецов.

— Любопытно бы знать,— спросил я,— чему я обязан этой приятной неожиданностью, будь она трижды проклята?

Кэти взглянула на меня с нескрываемым отвращением.

— Во всяком случае, не вашему блестящему остроумию.

Хант рассмеялся, как он часто делал в последнее время, наполнив комнату сухим, словно бы пыльным звуком.

— Мы дошли до предела, Рич. Не вам мне это объяснять.

— Простите, но ведь и я устал. Стараюсь держаться бодро, но боюсь, минута для этого не подходящая, верно?

Хант, вероятно, устал ничуть не меньше моего, но он и вида не показывал, это можно было заметить разве что по его лицу да опущенным плечам; он обладал тем неимоверным внутренним зарядом, который необходим политику, и заряд этот неуклонно устремлял его, вопреки изнеможению, все вперед, к упоительному мгновению, когда будет одержана победа, и он казался таким деятельным и неутомимым, будто проспал всю ночь беспробудным сном.

— Рич, есть у вас какие-нибудь новые сведения о Старке?

— Он наверняка перейдет к Эйкену.

— К очередному голосованию?

— Или чуть позже, ведь это будет не последний тур.

— В таком случае, чего ж они там медлят?

— Но ведь вы, безусловно, понимаете,— ответил я, гордо блеснув проницательностью, поразительной при моем тогдашнем изнеможении, в котором я плавал, как в тумане,— что готовится некий дьявольский маневр, достойный Мартина ван Бюрена, а может, самого Макиавелли или кого-нибудь из мужей древности. Но Ричмонд П. Морган человек бесхитростный.

— О, да! Это нам известно.

Кэти снова резким движением поправила бретельку. Она все так же беспрерывно расхаживала по комнате, будто никак не могла остановиться и передохнуть — одержимая, устремленная к цели.

— Итак, бесхитростный Морган видит своими глазами, а его агентура объявляет неоспоримой истиной то, что эта старая лисица из Белого дома дала недвусмысленно понять, что не желает, чтобы съезд поступил, аки тать в нощи, и выставил кандидатуру Эйкена, когда на Востоке все спят в своих постелях, выключив телевизоры. Поэтому они решили обождать до утра, считая, что вы все равно выбыли из игры.

— Верно,— сказал Хант,— именно такова их раскладка, и, стало быть, еще не все потеряно. Бингем будет держаться вечность, и потому у нас будет полная свобода действий. Это и есть наша последняя надежда.