На арене со львами

Я еще сам не знал, о ком я думаю, и не только потому, что шестьсот десять голосов чуть ли не вдвое больше трехсот сорока пяти. Я не был против Андерсона по той только причине, что против него выступали президент и другие политические лидеры. Я восхищался Андерсоном, у него было больше мужества и ума, чем у большинства других. Мне импонировало то, как он провел первичные выборы и как держался в тяжкие минуты. Осенью он добьется успеха, я это видел. Что до прочих претендентов, то Старк и Бингем были просто шуты гороховые, но я мог бы поладить с Эйкеном, и мне сдавалось, что особого вреда стране он бы не принес. Но я бы ничего не выгадал, если бы Эйкена выдвинули на пост президента, слишком уж много нашлось бы у него прихлебателей. И для меня, и для моих людей было бы выгодней добиться успеха при слабых возможностях, как, например, с Андерсоном. Но встать на сторону Андерсона означало пойти на серьезный риск, учитывая, как ему еще далеко до цели и какие силы ополчились против него. К тому же я, подобно многим, далеко не был в нем уверен. Например, я считал очень странным, что ко мне обращается его жена, а не он сам. Да и вообще лично с ним я говорил до того времени всего два раза.

В первый раз мы потолковали накануне того, как он заявил, что выставляет свою кандидатуру, и наш штат поддержал не его, а одного из этих самых народных избранников, Андерсон приехал к нам, намереваясь толкнуть речь перед гражданами, и позвонил мне. Вечером я заехал к нему в гостиницу, и мы с ним малость выпили. Я ему сказал, что на съезде, когда провалят нашего народного избранника, мы выделимся в независимую группировку, и он правильно понял наши намерения: у него ведь был настоящий нюх и умение говорить вовремя именно то, что нужно, я такого чутья ни у одного кандидата не встречал. Мы с ним тогда поладили — да так, что я даже рискнул высказаться откровенно.

— Сенатор,— говорю,— Поль Хинмен для меня пустое место. Я с ним никак не связан. Но вам не кажется, что вы все же обошлись с ним сурово?

Он глянул на меня, держа у губ стаканчик с виски.

— Еще как сурово. Вы считаете, это был удар ниже пояса?

— Меня больше интересует, как считаете вы.

Он кивнул, подумал немного, потом заговорил.

— Может быть, я был бы… справедливей, если б это происходило в суде. Но, так или иначе, дело сделано. Я ведь своими глазами видал лагеря для сезонников, которые принадлежали ему. Я сам разговаривал с людьми, которых он обездолил. Я видел там мертвых младенцев и множество голодных ребятишек. Хинмену было на это плевать. Показания Лонни Тобина были бесспорны, я не имел причин подозревать его во лжи. Нет, черт возьми, если что, я снова поступлю точно так же.

Он напомнил мне об этом разговоре при второй нашей встрече, которая состоялась уже перед собранием нашей фракции, на другой день после открытия съезда. Он произнес короткую, но блестящую речь — разнес крупных воротил вдребезги, я сам это слышал. И он показал нашим, что он в курсе некоторых вопросов, которые нас интересуют. Коснулся, к примеру, водоснабжения, предложил серьезный, продуманный план сельскохозяйственных реформ и контроля над производством. Обещал укреплять обороноспособность страны — эта политическая линия по тем временам была всюду как нельзя более популярна — и содействовать еще большему развитию экономики нашего штата. И к вопросу о спорной нефти он проявил больше внимания, чем ожидали некоторые делегаты. Поэтому, когда он попросил нас пересмотреть позицию, это была честная игра; всякий может провести предварительную кампанию, но не всякий умеет дать почувствовать, что он знает, о чем говорит. А потом у нас была частная беседа, и я объяснил ему, что он достиг некоторого успеха.

Тут он улыбнулся.

— У вас?

А я подумал о том, какой он высокий и как постарел за год, прошедший со времени нашего первого разговора. Мы стояли с ним в углу большой комнаты, где перед тем заседали наши делегаты, а они толпой шли мимо нас в коридор, рассуждая и размахивая руками, двое фоторепортеров щелкали аппаратами.

— У всех наших,— сказал я.

Тут уж он громко расхохотался.

— Говорят, в вашей делегации есть только один член с правом решающего голоса.

— Вам виднее. Но если я буду слишком часто предлагать им сделать то, чего они не хотят, я не долго удержусь на месте. Впрочем, вы произвели на них благоприятное впечатление.

— Очень рад, что вы так полагаете. Скажите, вас по-прежнему беспокоит судьба Хинмена?

— Его судьба меня никогда не беспокоила.

— А моя?

— У меня есть скаковые лошади,—говорю я ему.—Но если бы я стал дожидаться, когда на рынок выведут лучшего скакуна, я не смог бы приобрести ни одного.

— Я далеко не из лучших, мистер Данн. Но даже если меня провалят на выборах за расправу с Хинменом, я все равно завтра повторю вам то же, что сказал при нашей последней встрече: я и впредь буду так действовать, поскольку убежден в своей правоте. У меня в душе нет ни малейших сомнений — Хинмен получил по заслугам.