На арене старого цирка

Первое время программа строилась только на номерах. У артистов оставалось много свободного времени. Интересно было наблюдать, как труппа разделилась на две части: на иностранных и русских артистов. Первые приходили в цирк за корреспонденцией, получали ее и шли домой. В шесть часов их можно было встретить в кафе за газетами и журналами. Русские артисты с вечера, сразу после представления, забирались в ресторан и часто проводили там время до утра. До двенадцати или часу дня проводили время в цирке, потом шли спать.

Иностранцы были бережливы и расчетливы, а наши жили во всю, завязая в авансах и гуляя от получки до получки.

Вскоре Труцци отдал распоряжение поставить пантомимv «Иван и директор» при участии всего клоунского аиеамбля. Невозможно не дать описания этой пантомимы, шедшей как в самых маленьких балаганах, так и в самых больших цирках, Сюжет этой пантомимы, как мне кажется, был взят гораздо позднее театром «Семперанте» для пьесы «Гримасы». Фабула «Иван и директор» такова.

На арену выходит человек и заявляет, что он антрепренер и открывает кафешантан. Он дал анонс в газеты и ангажирует артистов. Антрепренер садится за стол. Появляется потертого вида субъект с чайником в руке, похожий Аркашку из «Леса». Он предлагает свои услуги в качестве артиста-певца. Но ни голоса, ни вида артистического у него нет. Антрепренер приглашает его на место швейцара. Тот соглашается и начинает встречать артистов. Сначала по его утрированному поведению его принимают за директора, но настоящий директор одергивает его и ставит на место. Все сценки найма артистов очень смешны и проходят необычайно живо и весело, Пантомима, идущая под сплошной хохот, заканчивается танцами. Это одна из первых разговорных пантом, появившаяся в цирке. При хорошей сыгранности артистов она вполне заслуженно пользовалась успехом и не сходила долгое время с программы цирков. Залог успеха — отличное исполнение ролей директора и Ивана. Обычно главные роли исполняли два клоуна, работавшие вместе.

В Риге пантомима прошла двадцать раз подряд. Труцци был так доволен, что специально пришел в клоунскую уборную благодарить исполнителей-клоунов. Это с ним бывало редко.

30 октября отец записывает: «В цирке Содом и Гомора. Труцци обалдел. Всему виною внезапно приехавший в цирк первый раз губернатор. Труцци совсем с ума сошел. Пятнадцать раз менял программу. Бегал по всему цирку, как бешеный волк, и на всех рычал, как зверь. Словом — весело».

Вскоре мы начали сразу репетировать две пантомимы «Собор Парижской богоматери» и «Тысяча и одна ночь». Репетиции шли с часу до пяти вечера. Таких строгостей, как у Труцци, во время репетиций я нигде не видал. Занят или не занят артист в пантомиме, — все равно на репетиции он обязан присутствовать. Всяческие разговоры были в это время запрещены, с балетными артистами мы, другие артисты, вообще не имели права разговаривать.

Как-то раз я зашел в дамскую уборную после репетиции. Кто-то это видел и сказал Рудольфо Труцци. Что было! Он позвал меня и полчаса меня отчитывал. Я знал, что перебивать его нельзя, а нужно ждать, пока он кончит. Когда он, наконец, кончил, я ему спокойно и тихо сказал: «Синьор Рудольфо, я зашел в уборную для того, чтобы переменить книжки. Я очень люблю читать и обмениваюсь книгами с артистками».

Тут же я показал ему книги, которые были у меня в руках. Книги Труцци посмотрел и сказал, что чтение — вещь хорошая, но в уборную все же ходить он не разрешает, а то, он знает, все начинается с книг.

Первой прошла пантомима «Собор Парижской богоматери».

Отец играл роль аббата, я — роль Квазимодо. Пантомиму пришлось очень долго репетировать, потому что она шла в сопровождении музыки. Поставлена она была красочно, но особого успеха не имела, так как там не было никаких трюков, а без трюков пантомимы в цирке всегда проходили с меньшим успехом.

Пантомима «Тысяча и одна ночь» производила большое впечатление на зрителей. По ходу действия пантомимы Пьеро убивает Арлекина, кладет его на стол и разрезает на части. Затем он составляет из отдельных частей целого человека и добрая фея оживляет Арлекина. Рассечение Арлекина на части и его оживление особенно нравились публике. Делали же это просто.

Арлекина, убитого стариком — отцом Коломбины, клали ни стол, накрывали простыней. Стол поварачивался на оси. Арлекин уходил, под стол, а на место его поднималась с другой стороны из-под стола кукла. Старик отрезал Арлекину-кукле руки, ноги и голову. Потом отходил к заднику декорации, где был сделан контур фигуры Арлекина, подставлял к контуру ноги, которые проваливались, за декорацию, а за декорацией стоял живой Арлекин и в контур вставлял свои ноги. Таким же образом в декорации появлялись руки и голова Арлекина, и в конце концов, когда все части были собраны, он оживал. Все это проделывалось незаметно, фигуры походили друг на друга, и публике эти сцены нравились. Для нас с отцом это была очень трудная пантомима, так как мы ни на минуту не уходили с манежа. Отец играл Пьеро, я — Арлекина.