На «Баунти» в Южные моря

История «Баунти», этот поразительный сплав приключений и загадок, давно волновала меня. И я немало удивился, когда, прибыв по заданию редакции на Фиджи, увидел в музее Сува источенные червями доски с медными креплениями и этикетку со словами: «Руль «Баунти».

Куратор музея рассказал мне, что руль поднят в 1933 году с глубины шести саженей близ Питкерна. Вот уж не думал, что до наших дней сохранились какие-то части от корабля и что они лежали совсем неглубоко!

Мое увлечение подводной фотографией позволяло надеяться, что из такого материала выйдет хорошая статья для журнала. Конечно, я не знал точно, есть ли на дне моря еще какие-нибудь следы сожженного «Баунти» и смогу ли я их отыскать, но мне очень хотелось попробовать.

… И вот я на новозеландском судне «Рангитото», идущем из Панамы в Окленд. На десятый день плавания среди сверкающего золота, рассыпанного заходящим солнцем, на горизонте показалось темное пятнышко. Остров Питкерн.

Питкерн достигает в высоту тысячи ста футов, и его видно за сорок пять миль, так что нам оставалось идти еще около часа. Административно остров подчинен губернатору архипелага Фиджи; только с его разрешения можно сойти на берег Питкерна. В штормовую погоду, когда из-за ветра и волн нельзя спустить лодки, судам подчас приходится следовать без остановки дальше, до Новой Зеландии.

— Вам посчастливилось, — заметил капитан Пилчер. — Сегодня море спокойно, высадитесь без труда.

Все выше вздымаясь над морем, остров принял облик лежащего льва. Внизу белела черта прибоя.

Капитан передал мне свой бинокль, и я увидел три лодки, которые направлялись к нам, переваливая через длинные валы. Как только судно остановилось, люди в лодках налегли на весла и подгребли к свисающим вдоль борта веревочным трапам. Я стоял на мостике, с волнением ожидая первой встречи с питкернцами.

Дружелюбие — вот первая черта, которая бросилась мне в глаза. Обращенные к нам лица сияли улыбками, кто-то из гребцов приветственно махал знакомым на судне. Искусно маневрируя, лодки причалили к борту, и питкернцы поднялись на палубу — женщины первыми. При помощи канатов они подтянули корзины из пальмовых листьев, полные всякого товара — фруктов, резных изделий, корзиночек. Женщины были одеты в просторные хлопчатобумажные платья, мужчины — кто в шорты, кто в парусиновые брюки. И все были босиком.

Потомки Крисчена

На мостик поднялся высокий плечистый мужчина в шляпе из пальмовых листьев. Приятное загорелое лицо освещала белозубая улыбка. Он поздоровался с капитаном. Это был Паркин Крисчен, семидесятитрехлетний праправнук Флетчера Крисчена, «мэр» острова Питкерн.

— Добро пожаловать на Питкерн, — сказал он, растягивая «и», когда капитан представил нас друг другу. — Желаю вам приятного пребывания у нас.

Он продолжил разговор с капитаном, а я спустился на  прогулочную палубу, где пассажиры уже окружили островитян и покупали ананасы, бананы, лимоны, манговые плоды.

Для меня явилось неожиданностью, что питкернцы так похожи на европейцев. Даже самые смуглые из них были не темнее загорелого англичанина-шатена. Правда, в чертах лиц женщин было больше полинезийского.

«Рангитото» простоял на якоре всего один час. Простившись с теми, с кем я успел познакомиться в пути, я спустился по трапу в лодку. Как только островитяне покинули корабль, матросы убрали трапы. Кто-то из питкернцев крикнул:

— Ну-ка, споем что-нибудь в честь капитана Пилчера и его судна!

Один запел, другие подхватили — и вот уже семьдесят мужчин и женщин стройно поют религиозный гимн. Вверху над нами вдоль поручней теплохода было бело от платков. Песня кончилась, послышалась команда: «Отваливай!» — и мы стали медленно удаляться от корабля.

Я повернулся к берегу. Солнце скрылось за скалами, расписав темнеющее небо багровыми полосами.

— Румпель, кто видел румпель? — раздался певучий голос.

Прямо над моей головой передали тяжелый румпель, потом сразу несколько рук поставили мачту, закрепили ее и подняли парус. По команде кормчего потуже натянули растяжки.

Питкернцы говорили между собой на местном диалекте. Понимать его оказалось не так уж трудно, как я опасался. Было много мореходных терминов, а акцент напоминал речь обитателей некоторых островов Вест-Индии.

Накренясь от ветра, наша лодка приближалась к острову. Мой сосед заметил:

— Темнеет…

Ночь здесь наступает постепенно, расползаясь по небу от горизонта, будто чернила по промокашке.

Сосед потрогал баллоны моего акваланга.

— Говорят, ты задумал нырять в бухте Баунти?

Я кивнул.

— Ну и загнешься, как топор!

Почему именно как топор, а не как гвоздь или еще что-нибудь, я так и не выяснил. Понял только, что «как топор» — любимое выражение островитян, обозначающее высшую степень чего-то.

В бухте Баунти

Остров становился все выше — лев медленно поднимался на ноги. Сквозь сумрак я различил впереди пенную полосу прибоя. На фоне неба отчетливо выделялся вздымающийся на семьсот футов утес Шип-Ландинг-Пойнт. Под ним ютился каменистый залив, именуемый бухтой Баунти.