На берегах Альбунея

Он с радостной улыбкой поглядел своими дальнозоркими очами на опускающееся светило, видное в дверь, помазал из поднесенного ему ковша себе лицо, руки, ноги, грудь, желудок, плечи и остатки возлил на свою голову; потом надел на шею толстый обруч из медной проволоки с висящим на ней каким-то символическим амулетом; это был маленький сверток или, вернее, ящичек, неизвестно что содержащий внутри, тщательно завернутый и зашитый от посторонних глаз в обрезок кожи, украшенный вышивками с каким-то финикийским камнем вроде стеклянной бусины светло-зеленого цвета.

Сыновья знали, что это «палладиум» – таинственный фетиш старика, с которым он не расставался нигде, только прежде вешал его не на себя, а на стену или хранил в сундуке.

Это могло быть отцовскою или дедовскою костью Лара – родоначальника, добытою какими-нибудь судьбами и принесенною сюда, на берег Альбунея, из родительского дома в новый, в чем, однако, сомневались по той причине, что и прежде, как перед смертью, теперь, старик много раз стращал их гневом Ларов на тех, кто их тревожил в могилах.

Это могло быть пеплом или углем, взятым с прежнего очага, могло быть медью, впервые принесенною в племя самым отдаленным из известных вождей япигов, по которой его прозвали Энеем (медным), могло быть и что-нибудь вроде обломка камня (аэролита), упавшего с неба.

Прежде, чем надеть на себя, старик долго целовал амулет и что-то шептал над ним, как бы заклиная или упрашивая, или рассказывая ему о предстоящем сокрытии навеки в землю.

Не дерзая проникнуть в эту тайну, сыновья догадались, что отец берет это с собою под очаг дома не по личной привязанности, памятное ему, а чтоб, как и себя, заключить там навеки, как имеющее таинственную силу, охранительное, священное, могущее принести дому добро в его недрах, а попав в руки профана, послужить причиною бедствий, если оставить это на произвол случайностей.

Сыновья решили, что «палладиум» состоит из небесного камня, который, заложенный в недра нового дома, сделает его неразрушимым от пожара, землетрясения, наводнения и руки врага.

Они дивились мудрости своего отца, которого и прежде всегда глубоко почитали.

Одному из них подумалось, что «палладиум» мог состоять из всех пришедших им в мысли предметов, уложенных вместе в виде крошечных частиц целого десятка всяких веществ, считаемых священными.

Дугой сын подумал, что отец, постоянно имевший «палладиум» при себе, мог даже не знать, из чего он состоит, получив его в таком, как теперь, зашитом виде от предков, которых не дерзал расспрашивать, и никогда не развертывал его внешней оболочки сам.

ГЛАВА V Новоселье переселенцев

Поклонившись и сделав жест прощального приветствия рукою в дверь издали смотревшим родным и друзьям, старик взял из рук сына холщовый покров и завернулся с головою и лицом, так что и рук не стало видно.

– Глаза мои ты завяжи! – сказал он брату, – затяни потуже... так... нет, еще... теперь дай, я сам... сам...

И, выпростав руки, он затянул накрепко узел наброшенного на его глаза платка, говоря шутливо:

– Теперь-то я уже наверно ничего не увижу... так мне и надо!.. Лар должен все видеть, что делается в доме, но только сквозь повязку, не то повредит... это вы тоже передавайте внукам и правнукам из рода в род.

Брат увенчал его голову ветками кипариса, возлил на темя из жертвенного ковша освященную смесь и поцеловал старика в лоб сквозь покров, прощаясь с уверениями, что и он тоже решил жить не дольше одного года, до другого виноградного сбора.

Однако засадить Доброго Лара под печку, как и предсказывал один из его сыновей, оказалось делом не легким: никто не мог влезть в коробку, чтобы принять его от подающих извне, втянуть его туда внутрь, потому что пещерка для помещения была очень тесна; она состояла из двух камней, для стола и сиденья, и узкой неглубокой ямки между ними для ног, под весьма низким сводом, чтобы Лар сидел согбенным над чашкой данной ему «пищи мертвых», касаясь спиною и плечами стенок, а затылком потолка, приподняв колена выше уровня сиденья, к подбородку.

Старик же сделался непомерно массивным от закутываний в самый толстый холст, из какого состояли его сорочка и покров – очень широкие и длинные.

Сыновья и брат повалили старика на свои руки, подняли, поднесли к устью низкой печки очага, спустили под нее в вырытую яму к пещерке, устроенной глубоко ниже пола, пробовали втискивать его туда то ногами, то головою вперед, причем он и сам помогал им, высунув руки из-под покрова, упираясь ими в свод пещерки, но дело на лад не шло, и в родне, глядевшей на эту процедуру издали в дверь, раздался уже шепот предположений, что очаг не принимает Лара, потому что сыновья, брат и он сам чего-нибудь не выполнили в обрядах его освящения.

Хозяева напрасно бились над своим будущим гением долгое время, пока кто-то из внешних зрителей не надоумил их вынуть из коробки камень, заложенный туда для постановки кувшина и факела.

– И то правда!.. – вскричали все четверо трудившихся.