На берегах Альбунея

Сильвия не жаловалась на обстоятельства своей жизни, но тем не менее, ей было скучновато в уединенной хижине со старухой и подругой-жрицей, дочкой Мунация, такой же маленькой девочкой, отведенной туда на время до надлежащего возраста.

Сильвия была любимицей Нумитора, – милым ребенком, которому отец уделял всю любовь и нежность, к какой только способен добрый дикарь, подобный этому царю рамнов.

В мирные годы благополучия семьи, при жизни Проки, Сильвия часто сопровождала отца в его лазаньях и карабканьях по самым опасным кручам и непроходимым чащам; случалось, что и ночь заставала их на охоте; им приходилось ночевать в одном из многочисленных горных гротов, какими изобилуют косогоры этих местностей. Тогда отец рассказывал ей про Доброго Лара, страшного Инву, колдунов и медведей.

Эти времена детства стали для девочки еще дороже, милее, после того, как миновали они, завершились такою ужасною катастрофой.

Все яснее и чаще вспоминалось ей, как бывало, отец вечерние досуги проводил за плетением корзинок и неводов; дед рассказывал длинные-длинные предания о старине, – такие длинные, что обыкновенно, не оканчивал в целый вечер; мать шила или плела что-нибудь, пряла, ткала, – эта ласковая незабвенная мать, так люто убитая пьяным дядей, чего, однако, Сильвия не видала, – добрый жрец увел ее из дома от раздирающих душу сцен убийства, – поэтому и образ матери запомнился девочке лишь в виде живой фигуры, веселой, доброй.

Отцовские и дедовские сказки составили чудный волшебный мир в восприимчивой головке Сильвии; она воображением переживала всевозможные чудеса среди богов, Ларов, чудовищ, чужеземных царей и вождей, где неведомые люди вели иную жизнь, героическую, непохожую на мирное однообразие обстановки пастушьего царства Лациума.

Вспоминался ей и Квирин, молодой вождь марсов, с которым она обручена отцом еще в колыбели; ее всегда удивляло, что он не такой, как все, к кому она привыкла, – не так говорит, носит странное платье.

Ее влекло назад, домой, в родную усадьбу, к берегам Альбунея: ей хотелось видеть отца, хотелось видеть и Квирина.

Будучи еще очень маленькою, Сильвия, облокотившись на колена сидящего молодого марса, бывало, уставится в упор глазами на его лицо, глядит-глядит, скажет:

– Какой ты чудной!.. Какой диковинный!.. Все на тебе не по-нашему...

И громко захохочет.

Теперь из близких только Акка и Перенна посещали Сильвию, да и то редко, украдкой, в то время, когда Амулия не было в Лациуме, – он делал чисто разбойничьи набеги на рутулов, герников и др. мелкие племена из-за добычи, опасаясь нападать на марсов, сабинян, и особенно самнитов, становившихся по своей многочисленности внушительно-грозною силой. Самний уже и тогда обещал в себе могучего будущего соперника Рима.

ГЛАВА XXIX Вождь марсов

Жизнь Сильвии в священной дубраве Весты шла при полной безопасности, так как от медведей и др. крупных зверей это женское святилище имело достаточную защиту в прочной каменной изгороди с набитыми колючками; а старая жрица Сатура обладала мужскою силой; людей же девочки там не боялись, – нравы окрестных жителей были еще строги и чисты настолько, что никто даже не слыхивал об оскорблении весталок; теперь даже Амулий не был страшен дочери Нумитора, потому что с нею вместе служила огню дочь жреца Мунация, а жрец в племени Лациума, как и у всех дикарей земли, всегда был могущественнее царя; его расположение служило достаточною защитой от всех покушений тирана.

Жизнь Сильвии была довольно однообразным существованием среди забот около жертвенника, который тогда был нечто иное, как лампада из пожертвованного народом масла, помещенная в углублении из камней, защищавших ее от ветра, а чтоб не гаснуть от дождя, она имела над собою крышу, прибитую к стволу старого, векового дуба, считаемого тоже за священный, но не имевшего о своем происхождении никаких легенд, как и самый культ Весты неизвестно когда и как ввелся в Лациуме, перенятый у каких-либо иных дикарей, о чем предания не сохранились.

Как целомудрие не было обязательно для альбанской весталки на всю жизнь, так и огонь, горевший в камнях жертвенника, лишь старались поддерживать неугасимо, но его случайное потухание тогда не вело за собой ничего важного; за двумя весталками не было никакого надзора; старуха служила им лишь защитницей, как взрослая детям, кухаркой, прачкой, швеей, – исполнительницей всего, что им было не под силу или они не умели.

В досужее время Сатура рассказывала весталкам сказки, сидя с ними по целым вечерам вне изгороди их жилища, на бревне или камне среди прелестной поляны в лесу, где струился ключ чистой воды, служивший им для питья, а вдали виднелся крутой обрыв, ведущий к Неморенскому озеру, на противоположном берегу которого, почти невидный за дальностью расстояния, чернел тот священный лес, где обитал страшный Нессо у жертвенника кровожадной Цинтии.