На берегах Дуная

— Георгий Федорович, какой у нас народ изумительный! Был я в городе Бичке. Там дивизии Цветкова, Панченко, танкисты Маршева. Они же у нас выдержали самый сильный напор противника. А сейчас только и говорят о наступлении, все рвутся вперед. Противник перед ними притих, затаился, проводит перегруппировку, а наши не могут сидеть спокойно.

— Да, это хорошее настроение, — задумчиво проговорил Алтаев, — то, что нам в ходе тяжелых оборонительных боев удалось сохранить наступательный порыв, это огромный плюс. Возьмите историю всех войн. После обороны обычно наступало затишье, все хотели отдохнуть. А у нас наоборот. После обороны под Москвой сразу же началось контрнаступление, то же самое под Сталинградом, под Курском. Это новое в военной науке и практике, наше, советское.

Неслышно вошел Дубравенко и прислушался к разговору командующего и члена Военного совета.

— И это новое дает нам великие преимущества, — возбужденно продолжал Алтаев. — Что такое контрнаступление? Это переход от обороны в решительное наступление. Этот прием военная история знает очень давно. Его применяли все крупные полководцы. Но какая великая разница между прошлым и нашим, советским контрнаступлением. Если раньше после тяжелых оборонительных сражений наступала пауза, иногда очень длительная, войска накапливали силы, готовились и только тогда начинали контрнаступление, то в этой войне мы переходили в контрнаступление без всяких пауз, по существу еще в ходе обороны. Это новый прием. И вот, вдумываясь в историю, анализируя все случаи контрнаступления Советской Армии, видишь одно: успех обеспечивает не только количество и качество, но еще один очень важный элемент. Это выбор момента для перехода в контрнаступление: когда ударить, в какое время перейти от обороны к наступлению. И в этом отношении весьма показательно московское сражение. Когда наши войска перешли в контрнаступление? Не в октябре, не в ноябре и не в январе, а шестого декабря. Почему именно шестого декабря, а не, скажем, шестого ноября? Тогда внешне было бы выгоднее. Наш исторический праздник, а соответственно и моральный подъем воинов. А дело в том, что в октябре, в ноябре и даже в первых числах декабря в контрнаступление переходить было рано. Противник еще наступал, имел крупные резервы и не был надломлен. А вот к шестому декабря наступление противника выдохлось, все главные резервы он израсходовал, его наступательный порыв иссяк. И вот как раз в это время мы и ударили по противнику. В итоге враг был ошеломлен, отброшен далеко от Москвы и потерпел крупное поражение. То же самое было под Сталинградом и под Курском. А что было бы, если, скажем, наше контрнаступление под Москвой началось бы не шестого, а, например, двадцатого декабря? Разница всего на полмесяца. А за эти полмесяца противник мог закрепиться, создать прочную оборону, подвести из глубины новые резервы, и в итоге пришлось бы вести затяжные тяжелые бои. И второй вариант: если б мы начали контрнаступление в ноябре. Противник был еще силен, его резервы не израсходованы — и опять затяжные бои. Следовательно, нужно уметь правильно определить кризис наступления противника. У нас уже противник не наступает третьи сутки. Что это, кризис?

— Безусловно кризис, — ответил Дубравенко.

— Значит, нужно переходить в контрнаступление?

— Да, и чем скорее, тем лучше.

— А по каким признакам вы определяете, что кризис уже наступил?

— Признаков очень много. Ударная группировка противника потеряла до шестидесяти процентов личного состава и более семидесяти процентов танков. Это во-первых. В последние дни наступления она никакого продвижения не имела. Это во-вторых. А в-третьих, немцы сами прекратили наступление, вывели в тыл свои танковые дивизии, грузят их в эшелоны и отправляют на запад или северо-запад.

Алтаев смотрел на Дубравенко и не узнавал своего начальника штаба. Лицо его горело, глаза строго смотрели то на Алтаева, то на Шелестова, в голосе чувствовалось недовольство чем-то и желание любыми доводами доказать правоту своих мыслей.

А Дубравенко в это время думал о доводах Алтаева. Он понял, что командующий не верит в то, что противник отказался от наступления на Будапешт, и это казалось ему ошибкой Алтаева. Если сейчас не нанести удар противнику, то он безнаказанно отведет свои главные силы и перебросит их против наступающих фронтов. А это по меньшей мере безделие и нежелание содействовать общему успеху Советской Армии.

Шелестов сидел молча, вслушиваясь в спор командующего и начальника штаба. Он также много думал о замыслах противника, но к определенным выводам еще не пришел. Ему хотелось выслушать как можно больше противоречивых мнений и тогда в сравнениях отыскать истину.