На берегах Дуная

Спор между Алтаевым и Дубравенко разгорался. Они сидели один против другого, и взгляды их непрерывно встречались. Дубравенко в подтверждение своих мнений приводил неопровержимые факты. И Алтаев волей-неволей должен был с ними согласиться. Противник действительно уводит с фронта танковые дивизии и грузит их в эшелоны. Если б он сосредоточивал их на каком-либо другом участке армии, то зачем нужна переброска войск по железной дороге? От правого до левого фланга гвардейской армии всего немногим менее ста километров. Проще всего пустить их по шоссейным дорогам, и они за двое суток могут оказаться перед левым флангом армии.

Все выводы, к которым пришел Алтаев, сейчас вновь вызывали у него сомнения. Алтаев смотрел на Шелестова и по выражению лица пытался узнать его мнение.

Шелестов откинулся на спинку стула, прикрыл глаза припухлыми веками. Его густые темные волосы спадали на широкий лоб. Губы сурово сжались, и казалось, он их никогда не разомкнет.

А Дубравенко приводил все новые и новые факты в защиту своего мнения.

— Настроение солдат венгерской армии, — резким голосом говорил он, — показывает, что венгры слишком слабая поддержка для гитлеровцев. И если мы ударим именно сейчас, когда немцы не оправились от провала своего наступления, то венгры бросят фронт и начнется массовый переход их солдат на нашу сторону. А это значит, что в немецкой обороне образуются бреши, которые им нечем будет закрыть.

Алтаев всем своим существом чувствовал неправоту основного мнения начальника штаба, но убедительных доказательств для опровержения этого мнения не было. Мысль о том, что Гитлер из-за поддержания своего личного престижа не откажется от наступления на Будапешт, была верной, но она основывалась не на точных фактах, а на анализе всех действий Гитлера за время его властвования. А эта мысль была основным доводом Алтаева.

— Константин Николаевич, — заговорил, наконец, Шелестов, — а как вы оцениваете факт переброски двух танковых армий с англо-американского фронта на восток?

— Этого нужно было давно ждать, — не задумываясь, ответил Дубравенко, — это последний резерв Гитлера, и он его использует для прикрытия берлинского направления.

— А почему одна из этих армий не может быть переброшена в Венгрию?

— С какой целью?

— Прорваться в Будапешт, отбросить наши войска за Дунай, сохранить за собой «альпийскую крепость» и в конечном итоге затянуть войну, чтоб выторговать выгодный мир.

Довод Шелестова несколько поколебал Дубравенко. Он задумался, хмуря брови, и заговорил глухим голосом:

— Это, конечно, верно. Но безрассудство защищать Альпы и открывать дорогу на Берлин.

— А разве все действия Гитлера во время войны были разумны и логичны? — вновь вмешался Алтаев.

— Гитлер — это еще не все, — ответил Дубравенко, — он пешка в руках главных заправил. Генеральный штаб, генералы руководят всеми действиями…

— Вы недооцениваете значение Гитлера, — прервал его Шелестов. — Нельзя забывать, что он диктатор. И генералы дрожат перед ним.

— Тем более, после неудачной попытки свалить его, — добавил Алтаев, — они хотели от него избавиться, но не удалось, и сломали на этом головы. И теперь никто из них пикнуть не посмеет.

Дубравенко молчал. Он понимал правоту последнего довода, но никак не мог согласиться с тем, что главное для гитлеровской Германии — защита Альп, а не удержание восточных границ и Берлина.

— Я считаю, — заговорил Алтаев, — вывод может быть только один: гитлеровцы будут рваться к Будапешту, и нам еще придется вести тяжелые оборонительные бои. Поэтому главное сейчас не подготовка контрнаступления, а создание прочной обороны. Не расхолаживать войска тем, что противник уводит с нашего фронта свои танковые дивизии, а готовить всех к новым оборонительным боям и к последующему решительному наступлению на Вену.

— Безусловно, — поддержал его Шелестов, — рассчитывать на легкую победу нельзя. Гитлер еще немало наделает пакостей. Что бы ни было, но в Альпах он видит свое спасение. И свою «альпийскую крепость» он будет защищать. А Дунай — это передний край «альпийской крепости».

Шелестов посмотрел на Дубравенко. Начальник штаба сдвинул кустистые брови. Лицо его было хмуро, глаза прятались под длинными ресницами.

— Теперь нужно решить еще одно, — сказал Алтаев: — где противник всего вероятнее нанесет новый удар.

И опять разгорелся яростный спор. Дубравенко доказывал, что выгоднее всего противнику бить по правому флангу или центру армии. Алтаев был твердо убежден, что новый удар будет именно на левом фланге.

К двум часам ночи было выработано основное решение: готовить войска армии к отражению нового наступления противника, а для этого усилить левый фланг и все резервы держать в центре.

Сейчас же Алтаев связался с командующим фронтом и доложил ему принятое решение. Маршал Толбухин, не перебивая ни одним замечанием, выслушал Алтаева и, когда он закончил докладывать, заговорил: