На берегах Невы

— Поздравить вы меня можете с совершенно необычайными стихами, которые я сочинил возвращаясь домой. И так неожиданно, — он задумался на мгновение — я и сейчас не понимаю, как это произошло. Я шел по мосту через Неву, — заря и никого кругом. Пусто. Только вороны каркают. И вдруг мимо меня, совсем близко пролетел трамвай. Искры трамвая, как огненная дорожка на розовой заре. Я остановился. Меня что-то вдруг пронзило, осенило. Ветер подул мне в лицо и я как-будто что-то вспомнил, что была давно и в то же время как будто увидел то, что будет потом. Но все так смутно и томительно. Я оглянулся, не понимая где я и что со мной. Я постоял на мосту, держась за перила, потом медленно двинулся дальше, домой. И тут-то и случилось. Я сразу нашел первую строфу, как будто получил ее готовой, а не сам сочинил. Слушайте:

Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лир, и дальние громы
Передо мной летел трамвай.

Я продолжал идти. Я продолжал произносить строчку за строчкой, будто читаю чужое стихотворение. Все, все до конца. Садитесь! Садитесь и слушайте!

Я сажусь тут же в кухне на стол, а он, стоя передо мной, взволнованно читает:

Как я вскочил на его подножку
Было загадкой для меня.

Это совсем не похоже на прежние его стихи. Это что-то совсем новое, еще небывалое. Я поражена, но он и сам поражен не меньше меня.

Когда он кончил читать, у него дрожали руки и он, протянув их вперед, с удивлением смотрел на них.

— Оттого, должно быть, что я не спал всю ночь, пил, играл в карты, — я ведь очень азартный — и предельно устал, оттого, должно быть, такое сумасшедшее вдохновение. Я все еще не могу придти в себя. У меня голова кружится. Я полежу на диване в кабинете, а вы постарайтесь вскипятить чай. Сумеете?..

— Это ведь почти чудо — говорил Гумилев, и я согласна с ним. Все пятнадцать строф сочинены в одно утро, без изменений и поправок.

Все же одну строфу он переделал. В первом варианте он читал:

Знаю, томясь смертельной тоскою
Ты повторяла: Вернись, вернись!
Я же с напудренною косою
Шел представляться Императрикс,

вместо:

Как ты стонала в своей светлице…

и т.д.

Машенька в то первое утро называлась Катенькой. Катенька превратилась в Машеньку только через несколько дней, в честь Капитанской дочки, из любви к Пушкину.

Догадка Маковского, что «Машенька» — воспоминание о рано умершей двоюродной сестре Гумилева, Маше Кузмин-Караваевой неправильна, как и большинство таких догадок…

Сам Гумилев очень ценил «Трамвай».

— Не только поднялся вверх по лестнице, — говорил он, — но даже сразу через семь ступенек перемахнул.

— Почему семь? — удивилась я.

— Ну, вам-то следует знать почему. Ведь и у вас в «Толченом стекле» семь гробов, семь ворон, семь раз прокаркал поп. Семь — число магическое, и мой «Трамвай» магическое стихотворение.

Он улыбался и я не знала, шутит ли он или говорит серьезно.

«У цыган» было написано им дней через десять.

— Я все еще нахожусь под влиянием «Заблудившегося трамвая» — говорил он. — «Цыгане» одной семьи с ним. Но они, я сам знаю, гораздо слабее. Надеюсь все же, что мне удастся перемахнуть еще через семь ступенек. Конечно, не сегодня и не завтра, а через полгода или год — ведь «великое рождается не часто».

Через полгода…

Кстати, о неправильных догадках. Тот же С. Маковский называл стихотворение Гумилева Дева-птица «запутанной криптограммой в романтически-метерлинкском стиле» и считал его чуть ли не центральным в поэзии Гумилева — тогда, как это стихотворение, действительно, стоит особняком в творчестве Гумилева, но совсем по другой причине.

«Дева-птица» — единственное стихотворение Гумилева, написанное… по рифмовнику.

Гумилев, неизвестно где, раздобыл этот рифмовник — старый, затрепанный, в голубой бумажной обложке и со смехом читал его мне.

— Отличное пособие. Я им непременно как-нибудь воспользуюсь и вам советую.

Я выразила сомнение в том, что он им воспользуется.

— Не верите? Хотите пари держать, что я напишу стихи по этому рифмовнику? Ведь

И в мокром асфальте поэт
Захочет, так счастье находит,

а не то, что стихи в рифмовнике.

Через несколько дней он торжествуя прочел мне «Деву-птицу».

— Вот видите, я сказал, что напишу и написал! Вслушайтесь в качающийся, необычайный ритм. А началось с рифм: — младенец — пленниц, прохладой — стадо, коровы — тростниковой, я от них оттолкнулся и стал плести кружево, пользуясь все новыми готовыми рифмами — высокий — щеки, нагретой — браслеты, рифмоидом жальче — мальчик и так далее, а потом привел все в порядок, кое-что кое-где подчистил и получилось совсем хорошо. И даже глубокомысленно.

Нет, по-моему совсем не хорошо. Мне эта «Дева-птица» совсем не понравилась, в особенности