На берегах таинственной Силькари

Люди, хоронившие киевского студента, пели: «Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои». А писатель Якубович, автор замечательной книги о забайкальской каторге «В мире отверженных», тоже каторжанин, посвятил своему другу стихи:

Горемыкой покинутым
Далеко от друзей,
В крае, всеми отринутом,
В мире тьмы и цепей,
Под снегами холодными
Ты лежишь, как живой,
Лишь волками голодными
Навещаем порой.
В эту полночь глубокую
Грезишь ты, бедный друг,
Про отчизну далекую,
Про лазурный свой юг.

В поселке, когда мы спустились вниз, нам указали на домик Екатерины Яковлевны Морозовой, отец и дед которой жили в этих местах. Мы спросили старушку, слышала ли она что-нибудь про Павла Иванова, а может быть, и Михаила Михайлова.

— Ну как же, как же, — обрадовалась старушка, — этот дохтур-то отца моего и деда лечил, меня, говорят, на руках держивал. Я-то его не помню, нет — маленькая была. А в нашей семье его вспоминали добром, как же! А Михайлова мой дед хоронил, Василий. Ему тогда двенадцать лет было, а запомнил: такие похороны редко в наших краях бывали! Когда помирал каторжник, его тихо так сносили на кладбище. А этого отдельно похоронили, на горе. Большой, говорят, человек был. Работать-то их гоняли на шахту вон за ту гору, где он похоронен. На этой горе будто он и сказал: «Если помру — тут схороните. Больно место хорошее — все кругом видно». Тут его, соколика, и схоронили, крест над ним деревянный поставили.

Потом Кадая долго покинута была, ничего тут не добывали. Только через пять лет после войны с Гитлером тут строить начали, добывать что-то. Людей приехало много, целых три школы открыли. Все про Михайлова спрашивают, где он похоронен, а креста того нет давно, сгнил.

На ту, на Михайлову-то, могилу меня дед много раз водил, помнила я то место и повела туда молодежь. Отыскали-таки могилку! Вот и памятник теперь поставили, царство ему небесное…

И нам показалось, что эпоха сжалась, времена сблизились. Как далек год смерти Михайлова, но то время в народе еще помнят, рассказы о нем живут!

О ЧЕМ ПЛАКАЛ ВЕРБЛЮД

Я хочу рассказать об известном бурятском писателе Жамьяне Балдановиче Балданжабоне.

У Жамьяна были умные проницательные глаза. Когда он рассказывал о чем-либо, в них вспыхивали лукавые искорки. Жамьян был мудр и спокоен, как Будда. И молодые и старые звали его богшой — учителем.

Многих людей вывел богша в люди, многим помог найти правильную дорогу в жизни. Долгие годы Жамьян был народным учителем. Учителем он стал, пожалуй, с тех пор, как сам начал собираться в школу. В год смерти Владимира Ильича Ленина Балданжабон пошел учиться в Чиндалейскую школу, пошел сразу в третий класс. Но перед этим он обучил грамоте десять мужчин и женщин.

Во всех бурятских хотонах, как и в русских селах, в те годы ликвидировали неграмотность. Маленький Жамьян научился читать и писать сам, вот ему и дали в обучение десять неграмотных. Заниматься с ними было трудно: «ученики» кочевали со скотом по степи и каждый день оказывались на новом месте. Но Жамьян каждый раз находил их и строго спрашивал домашнее задание.

Первые стихи Жамьян написал палкой на снегу, потому что не было бумаги. В год, когда в Балее было добыто первое золото, он закончил девятилетку. Через два года в Улан-Удэ у него вышла первая книжка. А еще через три года ему вручили билет члена Союза писателей, который подписал Максим Горький. В составлении первого учебника литературы на бурятском языке принимал участие тоже он, Жамьян Балданжабон.

— Багша, — сказал я как-то ему, — я немного изучал историю бурятского народа, его тяжбу из-за земли с царем. Может быть, мой рассказ неполон и есть какие-то детали, которых я не знаю?

— Детали есть, — выслушав мой рассказ, спокойно отвечал багша. — Ты вот говоришь о том, что буряты были очень бедными. Это все верно. Помню, у моего отца была черная войлочная юрта. Он любил жить у подножья горы Баян-Цаган, но из-за овец приходилось часто кочевать. Вот тут-то и начинались муки. Войлок нашей юрты был такой ветхий, что к нему страшно было прикасаться. Он, как бумажный пепел готов был вот-вот рассыпаться. О новой юрте отец мечтал всю жизнь, да так и не смог купить. А ведь он был не просто скотоводом, он знал много ремесел: седла красивые умел делать, сундуки. О простых же скотоводах и говорить нечего, они были еще бедней.

Почему трудолюбивые буряты жили, как нищие? Потому что их обирали богатые. Был у бурят главный тайша — Иринцей. Ты знаешь, сколько у него было овец? Сорок тысяч! Да-да, как теперь в крупном колхозе. Кроме овец у него была тысяча лошадей, три тысячи коров и быков. Когда его дочь выходила замуж, он дал ей в приданое сорок ящиков, доверху набитых самыми дорогими мехами. Откуда у него было такое богатство, разве он его своим трудом нажил? Нет, это было награблено у народа.