На берегах утопий

Спектакль у меня не про политику, а про людей, про нас. Не теряя взгляда со стороны, я должен встать на сторону всех конфликтующих героев, должен понять, почему и во имя чего адвокат в “Нюрнберге” защищает бывших нацистов. Германия, думает он, – сильная страна, у нее есть будущее, нельзя допустить, чтобы американцы снова запихивали нас в прошлое: “Уйдите отсюда, не лезьте к нам”.

Есть еще позиция судьи, который пробует все делать честно, но терпит фиаско, потому что появляется третья сила, которая умело его честность подминает. Я Саше Гришину, который играет судью, сказал только: “Твой Хейвуд – это я”. Он меня понял.

А в поведении положительного прокурора много неприглядного (он безжалостен, не щадит людей, требует, чтобы они публично ворошили прошлое). Эту роль играл очень дорогой мне и любимый Степа Морозов. Был у нас с ним на репетициях интересный момент. У него ведь темперамент был хороший, легкий, а тут что-то тормозилось. Я очень хорошо знал, чего хочу, и на него нападал, ждал, когда он взорвется. И вскоре все сдвинулось. В спектакле главный козырь его героя – фильм о концлагерях, с юридической точки зрения (а он профессионал) – подтасовка, он манипулирует залом, воздействуя на эмоции. Я эту сцену называю “мухлеж”. А перед тем он Ирэн (Дашу Семенову) заставляет вспоминать то, о чем ей вспоминать очень трудно. Я говорю Степе: “Пусть Слава Николаев где-то сзади сидит, играет немецкую песню на баяне, а ты уже ведешь сцену с Ирэн и ее мужем. Ситуация тяжелая. Ей надо вспоминать ту историю, когда ее обвинили в связи со стариком-евреем, и тот суд, который она уже однажды прошла. Ей от этого становится зябко, холодно. А ты дай ей плед, оберни ее пледом, налей чаю, сядь рядом. Слушай песню, одновременно тихо задавай свои вопросы. И она начнет отвечать”.

Степа еще и сам придумал, что его прокурор носит с собой флягу (понимает, что скорее всего его раздавят, поэтому пьет все время, себя подкачивает), и в этой сцене с Дашей он подливает спиртное из фляги ей тоже. Даша моментально подхватила решение: немножко захмелела, расслабилась, отогрелась, стала рассказывать, как ее приговорили к двум годам, а ее друга старика-еврея – к расстрелу. Даша это делает на исключительной органике, противоположной тексту. Вот что такое артисты! Их идеи бесценны!

Между порталом и занавесом

Театр – собрание индивидуальностей. Иногда я говорю артистам и молодым режиссерам: Делайте, как я сказал, и не спрашивайте, почему”. Это у меня бывает, когда я на сто процентов уверен в своей правоте, но объяснить сложно или невозможно, потому что работает интуиция, которая меня не подводит.

Есть режиссеры, для которых собственные амбиции важнее всего, а я предпочитаю людей, с которыми можно вести диалог. Я могу сказать и драматургу, например Роману Белецкому, славному и способному человеку, который сделал для нас сказку “Четвертый богатырь”: “Это вы написали талантливо, а это – нет”. Он посмеялся и согласился. Марфа Горовиц десять раз переделывала кусок “Бесстрашного барина”. Но исхожу я из их замысла, а не из своего. И у того, с кем я в данный момент работаю, должна быть уверенность в том, что я хочу помочь. Они, конечно, иногда сопротивляются. Это я тоже понимаю: какой-то дядька лезет в их работу. Их чувства надо учитывать, тогда будет больше толка. Но и я могу обидеться, потому что больше знаю, чем они. Правда, обида проходит через десять минут, ну, через два часа: все равно я снова приду, буду смотреть, снова что-то советовать, если нужно. Больше всего я радуюсь, когда моего вмешательства не требуется.