На берегу Днепра

— Так вот что, передайте старшине, чтобы людей начал мыть после собрания. Вы знаете, что у вас сегодня комсомольское собрание?

— Знаем, товарищ майор.

— Или вы уже не комсомольцы?

— Зачем же! — возразил Кухтин. Я хоть уже и кандидат партии, но с комсомолом связи не теряю.

— Молодец! — похвалил его Черноусов. — Ну торопитесь. Собрание скоро начнется.

Кухтин и Будрин взвалили на плечи большие узлы белья и зашагали к себе в роту.

На широкой, залитой осенним солнцем поляне уже собралось много солдат комсомольцев. Дымя табаком, они оживленно разговаривали, шутили, громко смеялись.

— Да ты брось скромничать, — говорил Кондратьеву сержант Ванин. Народ интересуется, и ты расскажи, как в этом бою подбил восемь танков и как девятый начал утюжить тебя. Все же это интересно.

— Ну, давай начинай, — попросил Миша Угрюмов.

— А-а, Иван Петрович! — увидев Кондратьева, радостно воскликнул подошедший Кухтин. — Ну как дела! Жив, здоров?

— Да как видишь.

— А говорили, что тебя землей засыпало.

— Было дело.

— Да ты хоть бы рассказал. Чего, в самом деле, ломаешься?

Кондратьев не спеша сорвал засохший стебелек травы, поковырял им в зубах и тихо произнес:

— Ну что ж! Коль просите — расскажу. Только здесь смешного ничего не будет…

— А нам и не надо смешного, — ответил Кухтин.

— Видишь ли, как все это произошло, — начал Кондратьев. Нашему батальону комбриг приказал держать оборону на железной и шоссейной дорогах, связывающих город Черкассы с городом Смела. Ну, ясное дело, окопались мы, зарылись в землю и сидим. Немцу не подступиться к нам. А рядом — пехотинцы в цепи залегли. Поленились хлопцы, плохие окопы отрыли. И вот утром немец как двинул на них танки — они и не устояли. Смял он их. А наш батальон ни шагу назад, ребята насмерть бьются. Одну атаку отбили, другую, а когда в третий раз танки двинул, не устояли. — Солдат тяжело вздохнул. — И вот, значит, ползут они по полю, и не один и не два, а двадцать восемь штук. Шум от них, трескотня и огонь порядочный. В общем обстановка еще та! От разрывов этих земля ходом ходит, вроде как бы стонет даже. Ну наши стреляют по ним, подпалили штук пять.

— А ты-то хоть подбил одного? — спросил Кухтин.

— А тут трудно узнать, кто их подбил. Все ведь стреляют.

— Это верно.

— Тогда они повертывают обратно, заходят немного правее, а там уже пехотинцы отошли, и прямо во фланг нам ударили. А я как нарочно на правом фланге крайним был. Заметили меня, стреляют, да так, что и головы поднять нельзя. И все-таки я изловчился и четыре их танка подбил. И еще б можно было, а патронов нет. Смотрю на своего второго номера, что, мол, делать-то дальше. Как быть? А он парень смекалистый, с одного взгляда понял меня. «Поползу, — говорит, — я в соседний расчет, может, у ребят лишние патроны есть». И только высунулся из окопа, а осколок и угоди ему в грудь. Кровь у него течет, перевязать бы надо, а тут к нашему окопу совсем уж близко два танка подошли. Схватил я гранату да под гусеницу одного швырнул ее, а другой налетел на наш окоп и давай его утюжить. Засыпало нас землей. Не повернуть ни рукой ни ногой. К счастью, правда, грунт твердый был. Землей-то нас засыпало, но не сдавило. Ну ладно! Танк поутюжил нас и уехал. Потом слышим — их пехота идет. «Ну, — говорит Колягин, — всё, сейчас прикончат они нас». А я какой-то безразличный, лежу полузарытый и ничего не соображаю. А Колягин снова шепчет мне, дескать если ты живым останешься, то хоть письмо домой напиши. И тут он поднатужился, немного вылез из земли и прикрыл мою голову своей окровавленной грудью. «Зачем, — говорю, — так сделал?» «А это, — отвечает, — на случай, если немцы подойдут, так чтоб тебя не убили. Мне, — говорит, — теперь все равно…»

Кондратьев умолк, свернул папиросу, закурил и еще тише продолжал:

— И вот подходят они…

— Кто, немцы? — спросил Ванин.

— Ну да. Подходят, значит, и слышу, как кто-то из них ударил Колягина по голове. Он застонал. Тогда они наставили ему штык в спину и прикончили его. Два раза пырнул его штыком немец, и два раза этот штык скользнул возле моего виска. Ну, постояли они немного, что-то поговорили и ушли…

Сколько я так пролежал, не знаю. Только когда наступил вечер, я тихонько сдвинул с своей головы уже закоченевшее тело Колягина, с большим трудом высвободил одну руку и начал себя откапывать. Три часа выбирался из земли, а когда вылез, то и силы потерял. Потом отдохнул немного и ползком добрался до своих.

— И тебя, говорят, даже не узнали? — спросил Кухтин.

— Да, было и такое, — подтвердил Кондратьев. — Потому что вместо брюнета блондином стал.

— Ничего, — успокоил его Кухтин. — Это почетная седина, фронтовая.

— Тише, хлопцы! — прервал разговор Ванин. — Старший лейтенант Коноплев пришел.

Солдаты притихли.

— Итак, товарищи, — начал Коноплев. — Наше внеочередное комсомольское собрание бригады считаю открытым…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1