На берегу Днепра

Всю ночь напролет просидел он на пеньке возле окопчика радиста Болиашвили в надежде поговорить с Большой землей. Он ожидал, что вот сейчас та советская радиостанция, которую в течение суток на разных волнах преследовал Болиашвили, наконец, согласится принять от них радиограмму, и тогда положение его бригады облегчится. Посадочная площадка есть, и дело только за самолетом.

Но девушка, работавшая на этой радиостанции, упорно отмалчивалась, не желая вступать в переговоры с неизвестной ей рацией. Услышав голос Болиашвили, она выключала аппарат, переходила работать на запасную волну. Тогда Болиашвили снова начинал гулять по эфиру и среди тысячи других радиостанций отыскивал по голосу эту девушку, подключался на волну ее рации.

В трудном положении десантники очутились потому, что пока Болиашвили ремонтировал вышедший из строя свой передатчик, радиостанция, державшая с парашютистами связь, после многодневных и неудачных попыток найти рацию Захарчука прекратила свою работу. Радиостанция же, которой навязывал свою радиограмму Болиашвили и которая по случайному совпадению имела такой же позывной, какой имела станция, работавшая раньше с десантниками, принадлежала одной армии и, конечно, не знала о существовании десантников.

— Лампа! Лампа! Я Забой. Примите радиограмму! — надрываясь, кричал в микрофон охрипшим голосом Болиашвили.

Армейская станция не отвечала. Наконец Захарчук сердито сплюнул и, не вставая с пенька, раздраженно сказал:

— Знаешь что, Болиашвили! Брось ты ко всем чертям этот Забой, а давай прямо открытым текстом: «Говорит радиостанция десантников. Примите радиограмму на имя командующего фронтом». И наверняка у тебя дело пойдет. А так мы ничего не добьемся. Наш позывной давно устарел. А может, в тылу решили, что мы уже не существуем.

Болиашвили удивленно посмотрел на комбрига и несмело возразил:

— Я, конечно, могу и так, да только это будет нарушением правил.

— Ничего! Один раз можно, коль мы в таком положении очутились.

Болиашвили включил аппарат.

— Доброе утро, товарищ полковник.

Подошедший Черноусов оторвал полковника от рации.

— Здравствуй, Черноусов. Ну как дела?

— Ничего, спасибо! Есть радостные вести.

— А именно?

— Сегодня ночью лейтенант Куско с группой солдат отбил у гитлеровцев сто двадцать голов крупного скота. Сюда пригнал, в лес. Так что с питанием вопрос теперь улажен.

Захарчук оживился.

— Здорово! Молодцы ребята! Это уже выход из положения.

— Еще бы! — согласился майор. — Вот только соли нет. Надо бы тоже что-нибудь придумать.

— Да! — задумчиво протянул Захарчук. — Знаешь что, майор! Поговори-ка с Колодченко. Он мне рассказывал, что у него где-то в селе есть на примете какая-то там лавчонка фашистская. Посмотри, может быть, можно будет что-нибудь организовать. Да, кстати, вон и сам он идет.

— Согласилась принять, согласилась! — высунувшись из окопа, на весь лес закричал Болиашвили.

— Ну вот, наконец-то! — обрадованно загремел Захарчук и пошел к окопу Болиашвили. Черноусов шагнул было за ним, но полковник вернул его: — Иди поговори с ним. Придумайте что-нибудь.

— Что передать? — поторопил комбрига радист.

Полковник не сразу нашелся, что ответить. Он подбежал к радиостанции, возбужденно посмотрел на аппарат, потом на Болиашвили и, смахнув рукавом гимнастерки выступившие от волнения на лбу капельки пота, торопливо продиктовал:

— Передай так: «Радиостанция «Забой» моя. Я Захарчук. Прошу новую задачу по старому коду».

Открытую радиограмму Захарчука Большая земля приняла. И снова медленно потекли часы и минуты томительного ожидания.

«А вдруг они не поверят, что это именно я, а не кто другой, — размышлял полковник и тут же успокаивал себя: — Чепуха все это! Меня должны опознать. Обязательно устроят мне разговор с каким-нибудь знакомым, заставят рассказать о каком-нибудь третьем лице, либо, как в прошлом году, попросят перечислить людей, участвовавших в одном из каких-нибудь вечеров или торжественных заседаний, и только тогда… Ну, ясно, тогда пришлют самолет связи, а потом другие, с боеприпасами, продовольствием. Вот тогда-то мы и развернемся». Рассуждая так, Захарчук не заметил, как к нему подошел заместитель начальника политотдела старший лейтенант Коноплев.

— Ты что? — спросил Захарчук.

— С просьбой, товарищ полковник.

— Ну давай выкладывай!

— Да видите ли в чем дело, товарищ полковник. Бумага у нас вся вышла, и не на чем теперь выпускать боевые листки. А у вас…

— Э-э! — перебил его полковник. — Ничего не выйдет. Знаю! Пришли бумаги просить?

— Так точно!

— Не дам. Надо свою иметь. Какие же вы политработники, коль остались без бумаги.

— Да как же не остаться? Ведь ежедневно в каждой роте выходит боевой листок, да и на сводку Информбюро почти до ста четвертушек расходуем.

— Все равно не дам! — отрезал Захарчук.

Замполит не уходил, зная, что полковник покричит, пожурит, а бумаги для боевых листков все же даст. Из последней, а выделит.