На берегу незамерзающего Понта

«Об этом судить не вам, а медицинским работникам. Словом, имейте в виду! До среды принесете мне справку, что здоровы. Вам ясно? Концерт мне сорвать хотите? Ваше имя в афиши впечатали! А могла быть Пламадил, между прочим. Но нет же! Старый осел допустил на свою голову!»

«Ну какая справка? — уныло пробормотала Полина. — Когда я приду за такой справкой, мне выпишут направление к психиатру».

«А это, Зорина, ваши проблемы!» — уже почти беззлобно рыкнул Фастовский, уступая ей дорогу. И было совсем неясно, пошутил он или всерьез. Старожилы академии утверждали, что чувство юмора, хоть и весьма специфичное, у него все же присутствует. Правда, обычно от его шуток мало кому, кроме него, бывало смешно.

«До свиданья!» — быстро проговорила Полька и ринулась прочь по коридору.

Что бы она ни говорила, она никогда не бросит ни академию, ни Фастовского, тем более потому, что Стас давил с каждым днем все сильнее.

Полина как угодно могла убеждать мать и себя, что любит его, но упорно старалась не делать следующий шаг по направлению к нему. Было ли это желание окончить академию, или странные встречи с Мирошем, от которых ее начинало штормить, или мнение мамы, что Стас не тот, кто ей нужен, — но все вместе заставляло Полину противостоять Штофелю и его желаниям.

В такие моменты, которые случались все чаще, чему успешно способствовал весь окружающий мир, ей требовалась перезагрузка, получить которую она могла только у матери в Затоке. Той сейчас было не до Полины. Неумолимо приближающийся сезон, майские праздники на самом носу и объявивший забастовку котел занимали Татьяну Витальевну двадцать пять часов в сутки. И Поля была предоставлена сама себе. Себе — и чувству свободы и облегчения, которые охватывали ее, стоило вырваться. С наушниками в ушах, волосами, собранными в небрежный хвост, она часами бродила у моря, в тех местах, куда еще не добрались отдыхающие. И знала, что в следующие выходные обязательно снова приедет, что бы ни говорил Стас и как бы ни изгалялся Фастовский.

Сегодня она так же ехала к морю за одиночеством и покоем, которых не было, пока она, злая и голодная, устраивалась у мутного окна электрички.

«Кроссворды, газеты, лучшие рецепты!» — вооружившись здоровенной сумкой с означенной печатной продукцией, орала в вагоне дородная тетка, стоящая у выхода в тамбур и мешавшая мигрировать народу. Уж лучше бы она торговала пирогами. И кофе… кофе, много кофе…

— Ваш кофе, Снежная королева, — донеслось до Полины, прежде чем рядом с ней почти рухнуло тело лидера «одного из самых перспективных музыкальных коллективов Одессы», как окрестили «Мету» на «Первом эфире» в позапрошлую пятницу. А перед ее носом оказался высокий картонный стаканчик с забавными карапузами в стиле Гапчинской¹, накрытый пластиковой крышкой ярко-оранжевого цвета.

— С молоком, — проникновенно добавил Мирош, повернув к ней заросшее рыжеватой порослью лицо.

Подпрыгнув на лавке, Полина обернулась к нему всем телом и поинтересовалась совсем не проникновенно:

— Ты откуда взялся?

— В «Базилик» забегал за кофе, пока ты по перрону круги наматывала. Успел!

— Лучше бы опоздал.

— С чего бы?

— Просто так, — она вздохнула и отвернулась к окну.

— То есть с молоком ты совсем не любишь? — деланно удивился Мирош.

Полина молча сопела, глядя в одну точку на перроне.

— И это мне два стакана пить? — снова подал он голос.

— Звучит как угроза.

— Зорина, он не отравлен. Бери, а?

Она снова повернулась к нему, медленно оглядела его хмурым взглядом и спросила:

— Чего ты ко мне прицепился со своим кофе?

— Ну, честно говоря, я не с кофе прицепился. Я по делу, — его взгляд принял загадочное выражение, а он сам чуть наклонился к Полине, и их лица оказались очень близко друг от друга: — Ты чего на концерте-то играла?

— А что? — она не отстранилась, лишь прищурилась, пристально глядя в его глаза.

— Ну афишу у вас сразу сняли, а я так и не нашел сам.

Прозвучало как-то очень тяжеловесно. Совсем на него непохоже. Будто бы говорил не он, а совсем другой человек. Тот, которого он ей сейчас на мгновение показал.

— В твой репертуар все равно не подойдет, — фыркнула Полька.

— Это сейчас превосходство классики над современностью?

— Нет, но у каждого своя целевая аудитория.

Мирош улыбнулся. Шумно отпил кофе из своего стаканчика. И как раз вовремя — электричка тронулась, и он захлебнулся. Закашлялся и посмотрел в окно, сквозь мутное полотно которого виднелось, как заскользил асфальт перрона, оставаясь позади.

— Мне понравилось, — наконец, произнес он хрипловато после кофе. — Как ты играла — понравилось.

— А мне — нет.

— Серьезно?

— Угу.

— Мне и бабкам было в кайф!

— Я, когда нервничаю, всегда плохо играю, — Полина вздохнула и усмехнулась. — И валерьянка не помогает.

— А еще ты краснеешь. Такая сигнальная лампочка: не трогайте меня, сейчас взорвусь, — он решительно сунул ей в руки стаканчик и пробормотал: — Остынет.

— Спасибо! Воодушевил! — она повертела кофе, рассматривая рисунки, но пить не стала. — И за кофе спасибо.