Я видела, что глаза его сегодня блестят по-другому. Он был счастлив и хохотал от всякого пустяка. Заводил разговоры с прохожими, изредка встречавшимися нам по дороге, – с земледельцами в одежде пепельного цвета, шедшими на работу в поле, с альпинистами в разноцветных костюмах, готовившимися к покорению очередной вершины.
Я помалкивала, стесняясь того, как скверно я говорю по-французски, но душа моя радовалась его радости.
Он был так счастлив, что все невольно улыбались, говоря с ним. Должно быть, сердце его что-то шепнуло ему, и теперь он знал: я люблю его. Это притом что он по-прежнему вел себя со мной как с подругой детства.
– Вижу, ты счастлив, – сказала я.
– Да, потому что всегда мечтал бродить по этим горам с тобой, собирать позлащенные солнцем плоды.
«Позлащенные солнцем плоды». Эту стихотворную строчку написал кто-то давным-давно, а он повторил ее – очень вовремя и очень к месту.
– Есть, наверно, и другая причина того, что ты счастлив, – заметила я, покуда мы с ним кружили по этому городку с таким причудливым фонтаном на площади.
– Да? И какая же?
– Ты знаешь, что мне хорошо. Ты ведь несешь ответственность за то, что сегодня я – здесь, лазаю по настоящим горам, а не по горам учебников и тетрадей. Ты сделал меня счастливой. А разделяя счастье с другим, мы умножаем счастье.
– Ты прогнала Другую?
– Как ты догадался?
– Догадался потому, что ты тоже стала совсем другой. А еще – потому что в жизни каждого из нас приходит время совершить это изгнание.
Но Другая неотступно следовала за мной все утро. Пыталась подобраться поближе. Но с каждой минутой голос ее становился все слабее, а образ ее терял четкость очертаний, будто таял. Мне припомнилось, как в финале фильмов про вампиров злобное чудовище рассыпается в прах.
Мы проходим мимо еще одного столбика с крестом – и здесь тоже он увенчан образом Девы, а не Иисуса.
– О чем ты думаешь? – спросил он.
– О вампирах. О существах, порожденных ночной тьмой и наглухо запертых в самих себе. Они так отчаянно ищут себе спутника. Но любить не способны. Именно поэтому существует поверье, что убить вампира можно, лишь если загонишь ему кол прямо в сердце. Если это удается сделать, то очнувшееся сердце высвобождает энергию любви, которая уничтожает зло.
– Мне никогда это не приходило в голову. Но, думаю, ты прав.
Мне удалось вогнать этот кол прямо в сердце. И оно, освободясь от заклятия, открылось навстречу всему сущему. В нем не осталось места Другой.
Тысячу раз мне хотелось сжать его руку, и тысячу раз я удерживала свой порыв. Я пребывала в смятении – мне хотелось сказать, что я люблю его, но не знала, как начать.
Мы говорили о горах, говорили о реках. Мы почти на целый час заблудились в лесу, но все же нашли верную тропинку. Мы ели припасенные бутерброды и утоляли жажду талым снегом. Когда солнце стало клониться к закату, решили вернуться в Сент-Савен.
Наши шаги гулко отдавались под каменными сводами. Я машинально поднесла руку к чаше со святой водой и осенила себя крестным знамением. Мне припомнились его слова: вода – это символ Богини.
– Пойдем туда, – сказал он.
По темной пустой церкви мы подошли к тому месту, где под главным алтарем находилась гробница святого Савена, отшельника, жившего в начале первого тысячелетия. Уже несколько раз ее рухнувшие стены возводились вновь.
Да, есть такие места – война, преследования, безразличие прокатываются по ним и уничтожают их, но они остаются священными. А потом кто-нибудь придет сюда, взглянет, заметит, что чего-то недостает, – и восстановит.
Я смотрела на образ распятого Христа, и у меня возникало странное, но очень отчетливое ощущение, будто голова Его поворачивается вслед за мной.
– Сюда.
Мы стояли перед алтарем Богоматери.
– Взгляни на образ.
Мария с младенцем на руках. Иисус указывает в небеса.
Я сказала о том, что вижу.
– Присмотрись повнимательней, – настойчиво сказал он.
Я вглядываюсь во все детали деревянной скульптуры, раскрашенной и позолоченной, восхищаюсь тем, с каким совершенством мастер вырезал складки одеяния Приснодевы. И только теперь вижу наконец воздетый пальчик Христа-младенца и понимаю, о чем толкует мой друг.
Хотя Иисус сидит на руках Марии, на самом деле Он держит Ее. И кажется, будто поднятая к небесам рука Младенца возносит Ее к небесам. Возвращает туда, где пребывает Ее Жених.
– Художник, создавший эту скульптуру больше Шестисот лет назад, знал, чего хочет.
По деревянному полу гулко прозвучали чьи-то шаги. Вошедшая в церковь женщина подошла к главному алтарю и зажгла перед ним свечу.
Мы стояли молча и неподвижно, боясь помешать ее безмолвной молитве.
«Любовь не знает постепенности», – думала я, глядя, как самозабвенно он созерцает образ Девы. Еще накануне мир был исполнен смысла и без его присутствия. А теперь мне необходимо, чтобы он стоял рядом – иначе истинное сияние каждой вещи сокрыто от меня.
Когда женщина вышла, он заговорил снова: