На берегу Уршдона

Беден хворый,
Несчастен хворый, гей!
Пусть, кто не верит,
Занеможет скорей.
О-о-ой, мой Бог, занеможет скорей,
А мне что делать с тоскою моей?

пел Бешагур.

Совсем я расстроился. Сам он эту песню выдумал или услышал от кого? Чтобы замутить сердце человеку, другой и не надо. У Мадинат слезы повисли на ресницах. Поднять руку и смахнуть — сил не хватает…

Но неужто Бешагур так плох? Так болезни своей поддался, что нет для него уже солнца в небе? Беднягой, несчастным себя назвал! А не скоро дождешься, пока бедняк разбогатеет. И неудачливому редко счастье выпадает.

Все приуныли, опустили головы. У некоторых ребят даже слезы навернулись. Боятся друг другу в глаза поглядеть.

Я креплюсь изо всех сил. Заставляю себя вспомнить дни, когда Бешагура не так-то легко было обидеть. Припомнил забавный случай и невольно улыбнулся. Как хорошо, что я сдержал слезы, перед стоявшими людьми не показал свою слабость.

Каждый советовал Бешагуру какое-нибудь лекарство. Одни говорили, что ничего нет лучше свиного сала, другие, что самое верное средство — это мед с топленым маслом, третьи еще что-нибудь предлагали. А Гажмат назвал барсучий жир.

Мать Бешагура и попросила Дзыцца:

— Может, Алмахшиту в горах удастся раздобыть хоть немного? Все-таки там охотники…

Дядя Алмахшит и сам хороший охотник. Если на медведя ходил — еще бы не охотник! А прошлым летом горного тура подстрелил. Я тогда впервые был в горах. Мы ехали в полуторке, которую вел друг Алмахшита. В кабине я не захотел и забрался в кузов. Хорошо было глядеть по сторонам: горы в облаках и синие ущелья в облаках… От восторга я даже несколько раз пристукнул кулаком по кабине. Шофер остановил машину и выглянул, открыв дверцу:

— Чего тебе?

— Ничего.

— А зачем стучал?

Откуда мне было знать, что шофер остановится? Мне и потом очень хотелось постучать, но сдержался. Чем выше поднимались, тем тревожней становилось на душе. Ехали по самому краю ущелья, и было так страшно, что я зажмурился однажды: как не свалились в пропасть! И почему-то все время казалось, что обязательно врежемся в скалу и перевернемся — машина едва не задевала бортом нависшие каменные глыбы. Два месяца я прожил в горах, привык к ущельям и скалам и перестал их бояться.

Там, в горах, я и узнал, какой охотник Алмахшит.

Несколько дней он где-то пропадал. Пошли его искать. Вдруг Дзаххотт, сын дяди Алмахшита, закричал, показывая на склон горы: «Глянь-ка!»

Я не поверил своим глазам. От сосны к сосне протянута проволока, и на ней рогами вниз висела освежеванная турья туша. Распластав крылья, огромный горный орел, вырывал из нее клочья мяса… Он время от времени пытался взлететь, вцепившись в тушу когтями, но проволока не пускала. Было страшно смотреть, с какой силой орел сотрясал жиденькие сосны; с них осыпались сухие ветки. Мы опомнились, стали бросать камни в орла. Тут и Алмахшит появился с косою на плече.

Вечером он разделал тушу, и каждому досталось по большому куску. Я до сих пор помню орла, он так и стоит у меня перед глазами. Если бы не проволока, неужели бы унес тура?

У Дзыцца есть и медвежий и барсучий жир — дядя Алмахшит принес. Дзыцца лечится «от поясницы» медвежьим жиром, помогает. Я сам растираю ей поясницу. Наберу на ладонь и тру изо всех сил…

Дзыцца отнесла матери Бешагура баночку барсучьего жира.

XVIII

За школьным двором начинался опытный участок, здесь старшеклассники выращивали разные овощи. Саша и я посадили сахарную свеклу. Почти каждый день мы копались на своей делянке, поливали, пропалывали. Таких ухоженных грядок ни у кого не было. Когда подошло время, окучивали грядки. У нас свекольная ботва — свежая, кустистая, а у других вся побурела и поникла. Оттого, что лишний раз прополоть, окучить ленились или поливали не по правилам. Надо с вечера полить, а не днем, когда самая жара.

Копали свеклу все в один день. У кого какой урожай, сразу видно: складывали посреди участка. У нас с Сашей и бурт выше, чем у других, и корневища крупнее. Из соседних домов приходили смотреть. Директор школы объявил, что в соревновании мы заняли первое место. «Молодцы!»

— сказал он. Саша стеснительно улыбался. Каким-то незащищенным, беспомощным ребенком показался он мне в этот миг. Отними у нас первое место, он бы и не возразил.

Может быть, только блеск в его глазах поубавился бы. Да разве найдется такой, кто решится обидеть обладателя этих добрых, смеющихся глаз?! Они так и светятся, так и сияют счастьем.

Было воскресенье, и я позвал Сашу в гости. Мы спустились к реке, выкупались. Все-таки устали, копая свеклу, а поплавали — всю усталость сняло.

Саша очень понравился Дзыцца. Сказала, что похож на ее старшего. Даже прослезилась.

— Поговорить бы с твоим другом, — сказала она, — да вот беда: он по-нашему не понимает, а я — по-русски.

И с виноватым видом смотрела на Сашу.