На берегу Уршдона

Алмахшит приехал раньше, чем письмо дошло. Мы не ждали среди недели. Нана так и засияла, увидев его на пороге. Но тут же и отвернулась: почему, дескать, в прошлое воскресенье не приехал? Обижена на тебя! А Бади и Дунстхан повисли на дяде, визжат от радости.

Теперь Нана долго ждать, пока девчонки нарадуются. Да что сделаешь! Не выдержав, Нана поворачивает голову на подушке:

— Впустили бы в дом человека! Устал с дороги, а вы на руках у него повисли… Не до ваших шуток!

А сама ух как довольна! Лежит с таким видом, будто медведь угодил в ее капкан и никуда теперь не денется.

— Ну, как тут вы все живете? — освободившись наконец от девочек, спросил Алмахшит.

Нана отозвалась равнодушно:

— Так вот и живем.

На Алмахшита даже не взглянула. Не хочет, чтобы видел, как рада ему.

Молчала, молчала, потом, оттаяв, сказала укоризненно:

— Пропал где-то, как тот конь поповский!

Что это за поповский конь?.. Я потом спрашивал Нана, но она не объяснила. А мне очень хотелось узнать. Как могла пропасть лошадь, что найти нельзя? И при чем тут поп? Какая разница — поповская или еще чья-нибудь?

— Хотел в воскресенье приехать, — подсаживаясь к Нана, сказал Алмахшит, — но месяц кончался, надо было план выполнять…

— Не нравится мне твоя работа, Гаги! С кем начинал, те давно разбежались. Поумней тебя. Уходи ты с этой работы, пока на ногах держишься.

— Ничего со мной не будет!

— «Ничего не будет, ничего не будет!» — передразнила Нана. — Калекой останешься — о детях подумал бы.

Всегда у них разговоры об одном и том же. Хватит, говорит Нана, поработал на руднике одиннадцать лет. Пусть теперь другие, помоложе работают. Алмахшит почтительно выслушивает и обещает:

— Еще поработаю немного и уйду. Подыщу место…

И верно, ушел однажды. Но упросили вернуться: без опытного мастера, сказали, дело не идет…

— На следующей неделе привезу надгробье и металлическую решетку на могилу Дзылла. Один человек пообещал сделать, — сказал Алмахшит.

При упоминании имени Дзыцца слезы навернулись мне на глаза, я всхлипнул.

— Ну вот, начинается! Хуже девчонки!

Алмахшит тоже учащенно моргал, отворачивался.

— А еще женить его хотели! Глядите на него — опять у него квас из носу…

Уши у меня вспыхнули. Кроме Гажмата, со мной еще никто об этом не говорил. А теперь вот и Нана — да напрямик… При Алмахшите!

— Ты не только жену слезами зальешь, тебе ее фотографию жалко дать в руки, всю замочишь…

Я поперхнулся и проглотил соленый комок. Что это я в самом деле все кисну! Мне сделалось стыдно. И поэт Коста Хетагуров говорил: «Кого я слезами утешу?»

Никого. И не хочу, чтоб видели мои слезы. Что хорошего, когда сердце такое слабое… Наверно, зря я вчера рассердился на колхозного сторожа.

Наши гуси забрались в пшеницу. Хадижат проходила мимо, выгнала их с поля, а сторож тут как тут. Взял хворостину и погнал к амбарам. Штрафом грозил! Хадижат стала упрашивать:

«Пожалел бы сироту! Мать у него недавно умерла…»

Сторож долго ворчал:

«Умерла… У меня у самого мать умерла. Так что ж, и мне гусей выпустить на колхозное поле?»

Я тогда прямо возненавидел его! А ведь он прав…

Алмахшит развернул сверток.

— Меду тебе привез, — сказал он, подавая матери литровую банку.

Нана приподнялась с постели, глаза заблестели. Она и на свет банку рассмотрела. Наверное, так определяют качество меда, подумал я.

— А это топленое масло.

Нана и масло поставила рядом с собой.

— А вам вот это, — сказал Алмахшит и протянул девочкам кулек конфет.

Нана перехватила его руку.

— Дай-ка сюда! А то они живо на улицу перетаскают. Одним днем сыт не будешь. Сегодня хотите и завтра попросите!

Нана отсыпала девочкам по горсти, а кулек спрятала под подушку:

— И завтра день будет.

Алмахшит привез Нана и бутылку ее любимого вина. На этикетке была нарисована большая виноградная гроздь.

Я знал, что некоторые бабки, совсем дряхлые, выпивают по рюмочке араки. Нана на араку и смотреть не хочет, запаха не переносит, но от вина не откажется. Особенно от красного. Алмахшит такое и привез. Ей бутылки на целый месяц хватает. Меня и девочек Нана к вину близко не подпускает…

Алмахшит спросил меня, верно ли, что в этом году заканчиваю школу? Он смотрел себе под ноги, нахмурясь. И я понял: кончу школу — а для него новые заботы.

— Да, — вздохнул Алмахшит, — права была Дзыцца: и радость и горе — все от Бога. Как бы она радовалась сейчас… Сын заканчивает школу в Джермецыкке!

— Молчи, а то он опять заплачет, — строго сказала Нана.

Нет, я теперь не заплачу, не ждите! Изо всех сил буду держаться, пусть сердце мое отвердеет. Только не знаю, надолго ли, надолго ли…

— Что после школы думаешь делать? — спросил Алмахшит.

Я пожал плечами: не знаю. Хорошо бы учиться и дальше, конечно… Но прежде надо школу закончить. Разве это просто? Для меня — как на высокую гору подняться. А что там, за этой горой?

Не дождавшись ответа, Алмахшит снова спросил:

— Или, может, точку поставишь?

Наверно, он хочет заранее знать, как быть со мной дальше. И знать твердо. Я сказал:

— Вообще-то в город хочу поехать…

— Шаламджери уже говорил с ним, — вмешалась Нана. — Обещал помочь.