На безымянной высоте

— Застрелить, что же еще... Но прежде чем это сде­лать, я хотел бы разглядеть ее получше. До сих пор деви­цы стреляли в меня только глазками. И почти всегда по­падали...

— А если она тебя?

— Это у нее не получится. Все-таки они тупые, эти русские. Тактический прием, который они применяют, устарел как этот мир. Вначале его применил другой их снайпер, помнишь, я его недавно подстрелил, недалеко от этого места. Стрелял он неплохо, помнишь, он посши­бал все мои муляжи?

— Еще бы. Мне пришлось заказать новые и ждать, пока их сделают.

— Но они наконец сообразили и перестали на них реагировать... А до этого они всякий раз думали, будто покончили со мной... Русские теперь, вот как сейчас, бликуют оптикой где-то в стороне, а сами при этом целятся в другом месте. А я делаю вид, будто ловлюсь на их удочку, и добросовестно стреляю по их блику... Вот как сейчас...

Он снова выстрелил, и почти тут же последовал от­ветный выстрел со стороны русских позиций.

— Уже не смешно, — продолжал капитан Кремер. — Уже становится скучно играть в эти игры. Особенно мно­го было шуму, когда я застрелил их большого начальни­ка. Ну ты помнишь. Уж его я видел почти как тебя... Еще говорят, скоро сюда приедут их большие начальники. Вот тогда мы с тобой устроим африканское сафари... И чуче­ла русских генералов будут висеть в моей гостиной, а я буду рассказывать гостям, где когда кого подстрелил... Ладно, передохнём, сделаем паузу. Сходи за кофе с коньяком, что ли. Коньяка только побольше, скажи, на земле становит­ся сыро. Чего молчишь? Фридрих, ты слышишь меня?

Он недоуменно оглянулся. И присвистнул. Его напар­ник лежал, уткнувшись лицом в жухлую траву, с раной в виске.

Тогда Рихард приник к включенной рации, которая негромко посвистывала и завывала на коротких волнах.

— У меня проблема, у меня проблема... Фридрих мертв, повторяю, Фридрих, мой напарник, мертв.

Отключил рацию и задумчиво уставился на мертве­ца, с которым только что разговаривал.

— Прости, Фридрих, но, пожалуй, ты мне очень помог своей гибелью. Да, ты всегда мне помогал, будучи живым, но сейчас своею смертью ты помог мне гораздо больше, подав отличную мысль.

* * *

— Не пойму. Похоже, ты попала... — вполголоса про­говорил Степан, глядя в уцелевший окуляр разбитого бинокля. — Или нет? Нет, кто-то там лежит, раскинул­ся... Надо же! У Паши нашего Никодимова ну никак не получалось! Неделю охотился. А тут, считай, со второго выстрела...

— Быть не может. Он вроде твой бинокль повредил, а ты все равно видишь? — усомнился Безухов.

— А чего тут не видеть... На смотри сам. Один окуляр целый. Вон гляди, гляди, кусты зашевелились. Это сани­тары потащили герра снайпера на кладбище... Ну что, Семеныч, мартышка к старости совсем слаба глазами ста­ла? Совсем ничего не видишь?

Безухов долго смотрел в уцелевший окуляр, покачи­вая головой, не отвечая на подкалывания Степана. И только цокал языком:

— Ну, дочка, с нас причитается... Теперь вижу. Вроде действительно труп понесли. — Он обернулся к Оле Позднеевой и крепко пожал руку.

Она поморщилась от боли и тут же улыбнулась: ста­раемся, мол.

— Оль, это уже который на личном счету? — поинте­ресовался Малахов. И заглянул девушке в лицо, не скры­вая при этом своего восхищения.

— Снайпер — седьмой, — сказала она, не тая радост­ной улыбки. — Но чтобы вот так почти сразу, со второго выстрела, это первый... Я свободна, товарищ старши­на? — спросила она у Ивана Безухова.

— Отдыхай, дочка! — сказал Иван, строго глянув на Малахова. — Завтра утром, если все будет хорошо, тебя велено отправить обратно в корпус.

— Оль, я тебя провожу... — привстал было Малахов и осекся, встретив взгляд старшины.

Девушка уходила, устало понурившись, а Иван, Про­хор, Степан, Михаил не без сожаления смотрели ей вслед. Малахов же наблюдал за Ольгой в бинокль, пока она не скрылась за поворотом траншеи.

— А зачем ее отпускать? — спросил он. — Пусть у нас остается. Она уедет, а тут еще какой-нибудь снайпер объя­вится. Похлеще этого. Верно?

Ему никто не ответил, и он перевел взгляд на немец­кие позиции.

— Ну и где они, гансы ваши? — спросил он. — Мо­жет, разбежались все давно, после Олиного выстрела?

— Это они тебя увидели — и сразу все попрятались, — сказал Прохор.

— А ты им покажись, — хмыкнул Михаил. — Сразу объявятся.

— Ладно, кончай балаболить. Ну что, старшина, ког­да за «языком» пойдем? — спросил Малахов у Ивана Безухова.

— Как начальство прикажет. — Иван Безухов пожал плечами. — Как только, так сразу. Не задержимся...

— Самсонов, слышь, вчера опять орал: вы кого, мать вашу растак, притащили? — вздохнул Степан. — Ему Иноземцев за нас уже пистон вставил... Мол, ничего от такого «языка» не добьешься... Сегодня нашего немца в штаб дивизии, с глаз долой, отправили.