На благо лошадей. Очерки иппические

Сумели создать нечто новое и развернуться широко, как не могли бы они раньше и мечтать, те, кто приспособился к американским вкусам и условиям. Приспособление и дало нечто новое, уж как его оценивать – другой вопрос. Истинный создатель современного балета, Михаил Фокин, на Западе увял, а Баланчин преуспел. Балету я не судья, хотя с младых ногтей (мать работала в мастерских ГАБТа) бывал даже за кулисами Большого театра. Мое мнение не стоит ничего – есть мнения экспертов. «Баланчин вытравил из балета эмоциональность», – сказано было английской прима-балериной Марго Фонтейн. Почему к Баланчину стремился, однако от него ушел её любовь и партнер Рудольф Нуриев? Потому что Баланчин хотел заставить его переучиваться. Что значит переучиваться? Значит, стать гимнастом, проделывающим на сцене балетные па. Гимнастика труднейшая, а полета, то есть души, нет. Нуриев, как и Барышников, остались танцорами, как научили их в школе Марининского театра, замечательными, несравненными танцорами. По телевидению их показывают и при этом комментируют: «Они не могли реализовать свой талант в советских условиях». А показывают, особенно Барышникова, их ранние записи на сцене Мариинки или Большого. Реализовать себя, в смысле, иметь мировую рекламу и стать сказочно богатыми, они, разумеется, в советских условиях не могли, но талант их был признан и развит в советских условиях настолько, что им с лихвой хватило на всю сценическую жизнь.

Образец успешного приспособления – Владимир Набоков. Но разве по нему не сходят с ума в России? В России сейчас дикторы говорят с английской интонацией.

В советские годы, если говорили об эмиграции, оскудение таланта на чужой почве эксплуатировалось политически и толковалось примитивно. Однако сама проблема реальна и отбрасывать ее нельзя. «Распространение – это не развитие», – ещё Конст. Леонтьев говорил. Проблема органическая, а не политическая. Известная мера благоприятных условий, как гражданская свобода, способствует реализации творческих идей, сами же идеи растут, по выражению поэта, из такого родного «перегноя», что страшно становится.

«До-ро-гой длин-ную…» – ещё в открытом море по радио начала нас преследовать наша песня, но в иностранной обработке, с другими словами, обработка талантливая, однако всей команде хотелось узнать настоящие слова, а никто, начиная с капитана, их не помнил. И у меня – блок памяти. Хоть лопни, забыл и всё. Радист от моего имени дал телеграмму в Институт мировой литературы моему другу-сотруднику – он был знаменит исполнением этой песни под гитару: «ШЛИ ТЕКСТ ЕХАЛИ ТРОЙКЕ». Друга, получившего из Атлантического океана такую депешу, вызывали куда следует.

Добравшись до Америки, мы с доктором отправились в магазин за пластинкой. Зарубежного названия песни мы не знали и потому попросили «пластинку с русской мелодией».

– На русские мотивы песен у нас очень много, – отвечал продавец. – Прошу вас, напойте, что вы ищете.

Очень скоро продавец пришел в замешательство.

– По вашему пению затруднительно определить мотив, джентльмены!

На помощь пришла продавщица, она угадала, что нам нужно. Мы подтянули ей, продавец тоже запел, и некоторое время в магазине звучало:

Дорогой длинною и ночкой лунною,
И с песней той, что вдаль летит, звеня…

– А вы слышали, – обратился к нам продавец, – что в Америку сейчас привезли настоящую тройку?

Американские русские потянулись к нашей тройке как будто под воздействием магнита. Я говорю не о политической эмиграции. То был трудовой народ. У многих путь в Америку начался еще в третьем и четвертом поколении. И как часто слышали мы от типичных американцев то, что услышали от профессора кафедры коневодства в университете штата Огайо. «Я, собственно, русский. Нет, по-русски я не говорю. Но прадед мой из Воронежа». Пришел пасечник Марченко, обосновавшийся здесь во времена, описанные Короленко в повести «Без языка». «Приезжайте ко мне в Коннектикут», – прислал письмо Игорь Иванович Сикорский, и надо бы поехать, да руки были заняты – вожжами.

А одна встреча все же состоялась именно благодаря вожжам и копытам. Должна была состояться во что бы то ни стало, иначе нам не было бы дороги домой, ибо весь московский ипподром во главе с Григорием Башиловым нас напутствовал: «Повидайте Джони!»

– И потребуйте от него ответ, – добавил Валентин Михайлович Одуев, – почему отец его, Вильям, придержал Крепыша в последнем повороте?