На благо лошадей. Очерки иппические

Тогда блистали в Париже и вороной Бедуин с Ефимом Ивановым. И рысак, и наездник поражали публику. Бедуин отличался породностью, благородством и нарядностью форм, а главное – резвостью, легко делая километр в дрожках, в хомуте и под дугой за 1 минуту 36 секунд. У Ефима же Иванова были редкостные руки. Современник описывает: «Ефим Иванов как бы постоянно помнит, что железо удил, находясь в самой нежной части рта лошади, у самых окраин губ ее, не должно давать чувствовать всей своей жестокости, и потому-то так мягко, гибко выработаны шеи, так уступчив затылок и так нежен рот у лошадей, им езженных. Ефим Иванов удивлял иностранцев, привыкших видеть строгий мундштук и высоко поднятые шеи у своих лошадей, той необыкновенной мягкостью рук, с которой он пускал в ход и останавливал Бедуина; но еще более изумлял он их совершенно по своей воле, располагая сбоем Бедуина, представляющим у них столько трудностей, и заставляя его незаметным движением руки, не отражавшимся ни в малейшем колебании вожжей и удил, делать тот нарядный мастерский сбой во сколько скачков ему угодно и тотчас же направляться на самую правильную, свободную и быструю рысь».

Американцы предлагали за Бедуина огромные деньги. Россия была тогда единодушно признана по коневодству первой страной мира.

– Перед вами, господа, – говорю я, рекомендуя очередного жеребенка, – потомок резвейших орловских рысаков. Сила, выносливость, резвость у него в крови. О породности его внешних форм вам нечего и говорить. Вы имеете возможность убедиться собственными глазами.

Возможность, разумеется, имеют, однако вида не показывают: торг есть торг.

– Хорошо, – говорит Корольков, – мы пошутим: триста долларов!

Шутку принимают: одна за другой поднимаются таблички четыреста, пятьсот… До тысячи всякий набавляет по сто долларов, а после тысячи – двести: тысяча двести, тысяча четыреста…

– Кто больше?

В какой-то момент вдруг намечается заминка. Тут же звучит угрожающее:

– Осла…

Поднимаются таблички. И по мере того как цена идет вверх, невольно посматриваешь через окна на небо: будто там, в облаках, движутся верхами дед Курьянов, Григорий Коцарь, Димитрий Прокопьев, Курнанбай Мамбетов, а еще выше послушный мастерскому посылу Ефима Иванова летит вороной Бедуин.

Лошадь как лошадь

«Длинная, плотная шея, высокая, длинная и соразмерно широкая холка, также как и длинное, косое плечо, – суть важнейшие стати всякого рысака и скакуна».

Из наставления «Как купить лошадь»

Среди впечатлений конного мира одно держится у меня в памяти особо и прочно.

Поехали покупать лошадь. Дело получилось так. В «Лесных полянах» под Москвой, в совхозе историческом – самом первом, была племенная конеферма. Рысаки «Лесных полян» с удачей бегали на различных ипподромах. Но вот энтузиаст-тренер Алексей Белага скончался, совхоз принял с некоторых пор слишком специализированное направление, и ферма перестала существовать. Однажды, очутившись неподалеку от «Лесных полян», решил я туда заглянуть и узнать, не осталось ли лошадей Белаги. Ведь производителем у него стоял Гагач, победитель Всесоюзного приза, а главное, последний сын Гильдейца, то есть прямой отпрыск одной из самых ценных линий в нашем коневодстве.

Конюх на рабочей конюшне оказался любителем и сразу сказал:

– Есть одна кобылка трех лет от Гагача. И заниматься с ней совершенно некому. Ведь нам она не подходит.

Я рассказал об этом в Москве директору ипподрома. На другой же день он собрался ехать. Линия Гильдейца не шутка! Хотя директор сам был знатоком и купил за свою жизнь не одну сотню лошадей, на этот раз он пригласил с собой двух выдающихся наездников. Когда я прибыл к нему в кабинет, где чувствовался азарт от предстоящей поездки, знаменитые тренеры сидели в углу и толковали между собой, совершенно безучастные ко всему окружающему. Безучастность они сохранили и по пути, в машине, и столь же равнодушны остались они, когда мы достигли «Лесных полян» и стали смотреть лошадь. Наездники-то ее, собственно, и не смотрели. То есть не обращали на нее никакого внимания в том смысле, как я этого ожидал.

Мне очень хотелось видеть, как будут лазить в рот и проверять по зубам возраст, щупать ноги, пробовать на ходу и т. п. Нет, знаменитые мастера не только не стали делать этого, но даже вовсе не подошли к гнеденькой кобылке. Пока мы возились с ней, надевали недоуздок, выводили из денника во двор, они, как и в директорском кабинете, держались в стороне, продолжая свою беседу. Они даже повернулись ко всем нам спиной, и один, поковыривая носком сапога камешек, говорил что-то другому.

Директор расспрашивал конюха, а я все ждал, когда же он обратится к наездникам, чтобы они осмотрели лошадь. Вместо этого директор, подойдя к ним, осторожно спросил:

– Можно заводить?

«Ведь приехали смотреть! – мелькнуло у меня. – Не смотревши заводить?»

– Да, ставьте на место, – последовал ответ.