На ближневосточных перекрестках

Нам сообщили, что невеста одевается и сейчас выйдет, но это арабское «сейчас» вылилось в добрых полтора часа. Ожидание невесты так затянулось, что некоторые из гостей уже собрались уходить. Послали девочку узнать: скоро ли? Девочка, запыхавшись, вернулась и доложила: «Уже идет». Двери в конце длинной комнаты распахнулись, и появилась процессия женщин. Две несли на голове большие подносы с сахарным песком и перцем (ведь брак и сладок, и горек), с яйцами в скорлупе и шестью зажженными свечами. Две другие женщины держали по подсвечнику с зажженной свечой, каждый из которых был обвязан большим пучком душистой травы. За ними катили кресло, покрытое молитвенным пестрым ковриком, а далее шла невеста во всем белом. Кресло подкатили прямо к нам, и в него усадили нареченную короля. Она из знатной, но небогатой семьи. Говорят также, что у ее матери умерли все дети и потом она долго на могла родить. Женщина очень хотела ребенка и дала обет: если у нее родится дочь, она отдаст ее имаму. Очень скоро она забеременела и родила девочку, уже обещанную имаму.

Со странным чувством любопытства, жалости и сострадания я смотрела на невесту. Девочка 14 или 15 лет, тоненькая, хрупкая, с чуть заметной грудью, была одета в длинное тяжелое парчовое платье с расклешенной юбкой, открытое у шеи, с рукавами до локтя. Тонкие кисти рук были украшены золотыми браслетами, нежную детскую шею отягощали массивное жемчужное ожерелье и крупное золотое колье. Ее головку клонило под тяжестью трехзубчатой венчальной короны, искусно укрепленной на ее взбитых черных густых волосах, подобранных на европейский лад. Над венцом легким белоснежным облаком пенилась газовая фата. Миловидное полудетское тонкое личико было густо напудрено, и без того черные брови подведены, а огромные черные глаза опушены длинными ресницами. Она не смела их поднять и все время смотрела только вниз, редко-редко вскидывая их и тут же опуская. Она ни разу не улыбнулась. Казалось, что она была только до бесконечности удивлена и смущена всем происходящим и что позволь ей, она тут же сбросит эти тяжелые дорогие одежды и украшения и убежит играть в сад. Но приходилось быть послушной и покорной. Она как-то неестественно двигалась. Ее, как заводную куклу, усадили в кресло, сложили, как следовало, ей руки на коленях, подняли кверху совсем опущенный подбородок, набросили на лицо шарф и тем самым скрыли ее лицо от любопытной толпы, хлынувшей из коридора. Ей позволили немного посидеть, а потом вся процессия медленно двинулась в другую комнату.

Мы поднялись уходить, благодарные, что для нас было сдельно исключение: ведь обычно вывод невесты происходит в одиннадцать вечера. Предварительно ее ведут в баню, где родственницы будущего мужа осматривают ее, Потом она отдыхает, а часов за пять-шесть до выхода начинается сложный процесс одевания. Сегодня ей предстоял и второй выход, ночью… Когда она станет королевой, ей будут целовать ноги».

…Продолжаю свою прогулку по Сане. Минуя дворец Дар аль-Башаир, выхожу к ничем не примечательному дому, называемому Бейт аль-Хараэи. В нем в 1928 г. помещалось советское представительство, и многие йеменцы зовут его не по имени старого владельца, а Бейт ар-рус (Русский дом).

Оказываюсь на широкой пыльной улице и через несколько минут попадаю на площадь перед городской радиостанцией. Здесь возвышаются «небоскреб», принадлежавший брату имама, принцу Али, и небольшой трехэтажный, обнесенный высоким глинобитным забором дом — бывшее владение другого брата имама — принца Касема.

В доме Касема сейчас находится посольство СССР, и я был первым советским человеком, который, переступил порог этого дома. Это произошло в начале ноября 1962 г., т. е. почти сразу же после революции, в сентябре кого же года покончившей. с королевским режимом. В этом здании стояла египетская часть, и после ее ухода оно походило на разоренный муравейник, обитатели которого внезапно куда-то исчезли. На каменном сером полу коридоров с узкими красного дерева дверями валялись разорванные книги, груды свернутых трубочкой записок, старые газеты. Имущество было вывезено республиканцами и египтянами, и весь этот бумажный хлам за ненадобностью оставили нетронутым в коридорах и комнатах дворца. Огромный дом с многочисленными незнакомыми; переходами, да еще в городе, жившем напряженной жизнью в связи с непрекращающимися вылазками монархистов, внушал мне страх. Я не мог заснуть несколько ночей и, чтобы скоротать время, затащил в одну комнату весь бумажный хлам и терпеливо принялся его разбирать, предварительно закрыв все двери на тяжелые засовы.