На бодворке, на лавочке

партизаны расстреляли, осталась она одна с пацаненком. Всѐ это поведала мне ее подружка.

Сказала, правда, что замужество то было вынужденным, чтоб немцы не угнали в Германию, семейных они не брали. И горюет, дескать, Лили только обо мне. Ну, то, что так многие

спасались от угона в рабство, я знал, и это бы меня не остановило, но - за полицая! Меня

корежило от одной мысли, что я стану наследником полицая! Так и не поехал, не захотел

даже увидеться. А другой любви так и не появилось...Баб хватало, но чтоб хоть раз

захотелось с какой-нибудь связать жизнь - нет, ни разу.

Как-то на бордвоке подсели к нам три подруги-бабульки из соседнего дома, стали

подначивать бобылей: дескать, не потому ли бобыли, что уже ни на что не способны.

Илья подмигнул, жестом фокусника выдернул из-зи спины воображаемую гитару, ударил по

"струнам", запел:

Как женился я - раскаялси-и,

Да уж поздно, делать нечего:

Обвенчавшись, не разженисси-и,

Со своей дорогой не распрощаесси-и!

- Вон очто!- засмеялась Роза ( она и в самом деле походила на розу, только с облетевшими

лепестками). - Трусил?

- Трусил, конечно, как не трусить! - смиренно согласился Илья.- В ваших нежных лапках

такие острые коготочки, а я с детства боюсь щекотки! Нагляделся на счастливчиков, всю

жизнь наслаждался чужим счастьем!

- А жием мы только ссоримси-и

Да своею роднею похваляемси-и, - пропел он, хлопнул по "струнам" и тем же шикарным

жестом выбросил "гитару" в океан.

- Отважный народ в нашем доме живет!- насмешливо констатировала Роза.

- Мужиков только нету, нам не везет! - подхватила толстушка Соня.

- Сонечка, как бывший мужчина свидетельствую...

- Бывшие мне ни к чему!- смеясь, перебила та, бабульки дружно поднялись и продолжили

свой моцион.

- Скучно мне с ними, - вслед им вздохнул Илья.

- С кем? - не сразу врубился я.

- С бабами.

- А-а... и давно уже стало скучно?

- Как раз с тех пор! - отшутился он, мы расхохотались.

- Шмендрик ты, мин херц, - отсмеявшись, сказал я.- Все наши старушки о тебе лишь и

печалятся!

- Не все,- прищурился он. - Я знаю двоих, что давно уж держат на прицеле именно тебя!

- Я бэ-у третьей категории, подлежащее списанию. Точка. Но ты-то, похоже, еще в строю, а?

Он загадочно усмехнулся и не ответил.

Скучно ему, видите ли. А треплется с ними по полдня, и ничего, жив. Мне же наших милых

дам хватает максимум на полчаса, затем нахожу повод потихоньку испариться, уползти в

свою раковину, к своим книгам и шахматам.

И вдруг Илью как подменили, целыми неделями стал пропадать, мы виделись все реже. А

началось все это с того, что начальство нашего комьюнити предложило желающим

экскурсию в какой-то музей Манхэттена, даже выделило небольшой автобус. Желающих

набралось человек 15.

И вот едем мы обратно, публика наша судачит обо все на свете, кроме того, что видели в

музее, а все на свете это о том, что на Брайтоне все дешевле, чем у нас, а Манхэттене цены и

не подступись, а в Киеве Тимошенко мутит воду, а в сто двадцать пятом доме старик-

итальянец с шестнадцатого этажа провонял весь коридор, хоть полицию вызывай...

Мы с Ильей забрались на самые задние места, сидим спорим о музейной экспозиции, незаметно прешли на поэзию. Он что-то пытался мне втолковать о Сосноре, к коему я

абсолютно равнодушен, еще о каких-то незнакомых мне поэтах, о том, что нельзя отрываться

от своих истоков. А я ему в ответ Левитанского:

Нельзя возвращаться, нельзя возвращаться на круги.

Зачем нам тот город, встаающий за клубами пыли,

Тот город, те годы, в которых мы юными были?

Перед нами сидели четыре бабушки, и вдруг я заметил, что одна, рыжая - крашеная, конечно

- вполоборота к нам, вслушивается в наш спор. Я остановился, и она тут же продолжила: Над этой дорогой трубили походные трубы,

К небритым щекам прикасались горячие губы.

Те губы остыли, те трубы давно оттрубили.

Зачем нам те годы, в которых мы молоды были?

- Вы любите Левитанского? - удивился Илья. - Кажется, он не очень популярен был у

девушек, они все с ума сходили по...

- Перекрестись, чтоб не казалось! - перебил я. - А опять какого-нибудь Соснору притянешь! -

и продолжил:

- Но тех уже нет, а иных мы и сами забыли,

Лишь память клубится над нами, как облачко пыли.

- Мы с прошлым простились,- закончила она,-

И незачем дважды прощаться.

Нельзя возвращаться на круги, нельзя возврашаться.

-Да не о возвращении идет речь!- не сдавался Илья. -Речь о том, что нельзя отрываться, просто невозможно! Даже если очень захочется - из себя не выпрыгнешь! Это ведь как

наследственная болезнь, в генах! Кстати, как вас зовут? Из каких вы краев?

- Генриетта,- усмехнулась рыжая. - Я из Одессы. А ностальгические болезни иногда лечит

музыка. Вот вам:

Чет или нечет?

Вьюга ночная.

Музыка лечит.

Шуберт. Восьмая.

Правда ль, нелепый

Маленький Шуберт,-

Музыка лекарь?

Музыка губит.

Свежая скатерть.

Мука без края.

Музыка насмерть.

Вьюга ночная.