На боевых рубежах

— Вы еще не знаете, что такое пекло, — хрипловато говорит старичок из дальнего затемненного угла. — Жарко было сегодня утром в Сталино. В город ворвался немецкий танковый десант. Я еле-еле ноги оттуда унес.

Вначале даже не хотелось верить старику, до того эта новость казалась неправдоподобной и ошеломляющей. Но начальник гарнизона это подтвердил, и мы тут же выехали обратно на указанный рубеж.

Штаб-квартиру выбрали в поселке Боровое — это в тридцати километрах севернее города Изюм, где впоследствии разгорелись ожесточенные бои.

На рубеже работали долго, что-то около месяца. Немцы вели тогда большие наступательные операции значительно северней — они уже подошли к Ленинграду и рвались к Москве. А здесь после захвата Харькова наступило затишье. О войне напоминали, особенно по ночам, лишь далекие взрывы и единоборство наших зенитчиков с гитлеровскими летчиками в районе узловой станции Купянск.

По непроверенным данным, немцы прорвались в Изюм, значит — завтра-послезавтра они могут быть уже здесь. Строители еще на прошлой неделе снялись и уехали на Восток. Штаб фронта давно в Валуйках. Принимаю решение выехать в Сватово, а оттуда в Старобельск. Снимаемся с места в момент, когда немецкие снаряды начали разрываться недалеко от нашего поселка. Водянник уверенно ведет нашу полуторку по глубокой колее осенней дороги.

В Сватово добрались с большим трудом. Все дороги, ведущие к этому маленькому городку с юга, запада и северо-запада, забиты беспрерывными колоннами машин, повозок и людьми.

Машины подолгу буксуют в жирной грязи, особенно в низинах, образуя пробки. Последняя такая пробка была на подступах к Сватову.

В тот вечер, когда мы прибыли в Старобельск, там творилось что-то невероятное: одни поспешно эвакуировались, другие прибывали и обосновывались здесь.

Я остановился в домике одной учительницы. Три комнаты, кухня, ванная. В столовой блютнеровский рояль и много картин, написанных маслом. Видимо, здесь кто-то рисует и кто-то играет. Ну да, музицирует, оказывается, сама хозяйка дома Лариса Петровна, а рисовал ее отец, в прошлом городской нотариус. Учительнице лет 25–28, не больше. Рядом с ней ее мальчишка, застенчивый малыш, боязливо поглядывающий на меня исподлобья.

— Где твой папа? — знакомясь, спрашиваю я его. Но Толик (так называла его мама) насупился и молчит.

Приходится ей самой отвечать за сына.

— Мой муж, — слегка картавя, начала она, — кадровый командир, капитан, воюет, но где именно, не знаю, по номеру полевой почты определить трудно. Может, он теперь и под Москвой, а может быть, уже... — она не досказала начатую фразу, слезы заволокли ее большие голубые глаза. 

Дальше я узнал, что она с Толиком сегодня в полночь эвакуируется в Ташкент вместе с военной школой, в которой раньше ее муж преподавал тактику.

Пришли Лосев, Аралов, Чаплин. Они ходят по комнате, как по музею, на цыпочках, зачарованные. Им все очень нравится, начиная от картин и кончая безделушками, аккуратно поставленными за зеркальными стеклами дубовой горки. Но больше всего им нравится, конечно, сама хозяйка дома.

Явились попрощаться подруги. Знакомимся. Поначалу все грустны и разговор не клеится.

— Лариса, родненькая, ты бы нам что-нибудь сыграла на прощанье, — взывает к хозяйке белокурая, с мушкой на щеке, ее подруга.

Вмешивается Лосев:

— В самом деле, Лариса... кажется, если я не ошибаюсь, по батюшке Петровна, почему бы и не сыграть вам что-нибудь душевное?

Молодая женщина села в последний раз за свой рояль, взяла несколько аккордов и стала играть Шопена. Словами трудно передать наше состояние в тот вечер. Под эти чарующие звуки каждый вспоминал что-то свое. Как в калейдоскопе, перед глазами проходили разные, порой с большой дозой фантазии картинки минувших дней.

Лосев бормотал стихи, а Паша Аралов тяжело вздыхал. Только Миша Чаплин застыл в глубоком кресле и безмолвно смотрел на хозяйку дома.

— Браво, браво, Лариса! — дружно кричали гости, когда она закончила свой концерт. А на следующий день Лариса Петровна была уже далеко, наверно, где-то под Балашовом. Мы тоже собирались в трудный путь.

Военный комендант города вручил мне телеграмму: «Немедленно всем составом выезжайте Валуйки. Ильин-Миткевич».

Легко сказать «немедленно», а как в эту распутицу туда добраться?

Зашел Водянник. Он уже узнал о содержании телеграммы.

— Ну как, доберемся или здесь зазимуем?

— Оно, конечно, неплохо и тут перезимовать, — спокойно отвечает шофер, — только приказ есть приказ. Выполнять надо. 

На другой день мы покидаем Старобельск и берем курс на Валуйки. В летнее время это расстояние можно с успехом преодолеть менее чем за сутки, но теперь такое путешествие на полуторке кажется рискованным и безнадежным делом. В этом мы убедились не более чем через час, когда в первый раз полетело сцепление.

На пятые сутки только благодаря мастерству шофера наша группа добралась до Веденеевки, недалеко от Валуек, и тут, к сожалению, мы узнали, что ехать дальше нет смысла, штаб фронта уже перекочевал по железной дороге в Воронеж.