На боевых рубежах

Больше недели прешло, как войска нашего Сталинградского фронта совместно с Юго-Западным фронтом в районе Калана завершили полное окружение двух отборных гитлеровских армий. Пленные говорят, что их путь лежал на Урал. А вот вышло совсем иначе. Генерал фон Паулюс, готовивший свою армию для молниеносных наступательных действий, вынужден отсиживаться в полуразрушенном подвале универмага, на площади Хользунова, и волей-неволей подумывать о капитуляции. Но Гитлер и слушать об этом не хочет. Этот маньяк все еще продолжает верить в свою счастливую звезду, обещая грязному и голодному воинству к рождественским праздникам выпутаться из затянувшейся петли. А пока что он пытается организовать снабжение осажденных войск по воздуху, но воздушный мост получается жиденький: днем транспортным самолетам вообще нельзя показаться — сразу подобьют наши зенитки, а ночью тоже не совсем безопасно.

Пока стрелки, танкисты, артиллеристы, летчики добивают окруженную группировку фон Паулюса, нас, саперов, торопят со строительством моста через Волгу, у Татьянки. Полковник Н. Т. Держицкий, часто бывая в частях, хорошо знает их острую нужду в пополнении техникой и боеприпасами, а на паромах далеко не уедешь, тем более в такой тяжелой ледовой обстановке. Поэтому он и поторапливает строителей.

— Вы понимаете, — говорит Николай Титович, стараясь убедить штабных офицеров в правоте своих требований, — чтобы сжать кольцо окружения и уничтожить гитлеровцев, надо создать определенное превосходство в живой силе и технике, а без хорошего моста мы не обеспечим переброску нужных резервов, и за это нас с вами по головке не погладят.

Работы на мосту ведутся двумя бригадами, круглосуточно. Для технического руководства туда направлены Лосев и недавно прибывший инженер-майор Якубов, крупный специалист-мостовик.

— Дайте мне Сычева, — уже в третий раз сегодня настойчиво прошу я Держицкого. — Этот потянет любой, самый тяжелый участок работы. Он и на мосту как раз очень нужен.

— Вы все сделаете без Сычева. А старший лейтенант, говорите, справится где угодно? Он нужен тогда в другом месте. Вызывайте его в штаб, назначим дивизионным инженером. Теперь согласны?

Я нерешительно киваю головой, а сам думаю: «Хитер начальник штаба, но инициативен и смел. Значит, все будет хорошо» — и, довольный этим, иду в свою землянку.

Здесь меня ожидает другая радость.

После долгого отсутствия появляется Виктор Петрович Кувакин. Он едва протискивается сквозь узкую дверь, заметно пополневший, в трофейном полушубке.

— Что это такое? — спрашивает Аралов, показывая на ярко-рыжий цвет кожи.

— Теслеровский подарок. Берешь в руки — маешь вещь. Хотите достать себе? Бегите к нему. Только сейчас привезли две груженые машины из Абганерово... Трофеи.

Аралов одет легко и собирается ночью в Сталинград на розыски Ольги.

— В самом деле, — говорю я Аралову, — сходи, Паша, к этим «снабжителям» и попроси полушубок, а то замерзнешь.

Павел Васильевич упирается, не идет.

— Не дадут они мне ничего. Я ведь не комбат, как Виктор Петрович, и вообще...

Кувакин моментально снимает полушубок и бросает его на кровать.

— Одевай, черт сутулый, а я себе другой достану. Только Ольге от меня непременно привет передай и скажи ей, что я теперь не «дамский угодник», как она «называла меня, а самый что ни на есть доблестный командир саперного батальона.

— С каких это пор, Витя, ты стал «доблестным»? — робко спросил повеселевший и благодарный Аралов.

— С этой недели. Да, с этой недели, дорогие мои друзья.

И тут совершенно спокойно и как бы невзначай Виктор Петрович запускает левую руку в карман и вынимает две одинаковые белые картонные коробочки.

— Виктор Петрович, что это значит? — удивленно спрашиваю я.

— Отныне я кавалер двух орденов Красной Звезды, — отвечает он. И, вынув новенькие ордена, тут же начал их прикалывать к своей гимнастерке.

Мы бросились горячо поздравлять своего товарища, а Саша Фомин сыграл на своей гитаре что-то вроде туша.

— Постой, постой! — не унимается Аралов. — А почему, Витя, сразу тебе дали два ордена — и оба одинаковых?

— Понимаете, — продолжал отшучиваться Кувакин, — рассказывать об этом долго. Скажу только, что все почти в моей жизни проходило каким-то дублем. Сестер у меня было две; жена родила перед войной двойню; за работу на переправе наградили тоже вдвойне.

— Маслом каши не испортишь, — резюмирует Фомин. — Раз заслужил, то можно и два ордена носить... Говорят, скоро мы покинем этот Райгород, — перестав играть на гитаре, сообщает Фомин. — Наши конники уже под Котельниково забрались.

— А ты, Саша, слыхал, что Центральный фронт вчера начал крупное наступление западнее Ржева? — замечает Кувакин. — Если так везде пойдет, к весне, ох, и далеко же мы будем!

Фомин расстегивает ворот гимнастерки, снимает сапоги и бухается в свою постель.