На болотной стежке

Василь Быков На болотной стежке

Выйдя во двор, она прислушалась.

Прислушивалась она всегда, что бы ни делала во дворе или в хате, или когда молча стояла в сенях, — как и все теперь в этой лесной деревне, которая притихла, затаилась к ночи, готовая ко всему — к тревоге, несчастью, беде. Потому что — чего же еще можно было ожидать в такое время в этих лесных местах?

Прислушиваясь, она всматривалась в ночную темень, целиком поглотившую убогие, почерневшие от старости хаты, изгороди и сараюшки, деревья при дворах, по обе стороны длинной деревенской улицы. Вокруг было тихо — ни крика, ни плача. Лишь на большаке в другом конце деревни глухо протарабанила по камням запоздалая телега — наверно, какие-то путники из местечка. Собаки давно здесь не лаяли, их постреляли партизаны, для которых собаки оказались не лучше полицаев. Людей в некогда многолюдной придорожной деревне заметно убавилось — многих парней по весне мобилизовали в полицию, другие подались в партизаны, остались одни бабы да дети. Девчат также стало немного, и не по причине замужества: девчата уходили, куда только было возможно — в лес, в местечко, а также по мобилизации на работу в Германию. Все старались куда-то сбежать, скрыться, уйти от войны, хотя мало кому это удавалось. Война настигала всюду и каждого, где бы тот ни оказался — в городе, захолустном местечке или в этой глухой под лесом деревне.

Женщина сняла с изгороди сушившуюся там дерюжку и только направилась к крыльцу, как с улицы во двор метнулась чья-то тусклая тень и послышался негромкий встревоженный голос:

— Учительница, родненькая, я же к вам бегу… Это же они там, у Морковиных. Уже пришли…

— Кто?

Она остановилась, стараясь лучше разглядеть в темноте пришедшую, которую уже узнала по голосу.

— Ну эти, из леса. Про мост спрашивают…

— Идем в хату…

Они поднялись на крыльцо, но в хату не пошли — затаились у притворенной двери в темных сенях.

— Придут, а я же сегодня дежурная. Моя же очередь караулить сегодня, — возбужденно продолжала женщина и тихонько заплакала.

— Ладно, не плачь, Алена, — сказала учительница и смолкла, не зная, что посоветовать, чем утешить женщину, если ее очередь сегодня караулить тот злосчастный мостик.

Недолго, однако, поплакав, Алена притихла — все же она ждала ответа. Но учительница молчала, она давно уже перестала понимать, как следовало поступать в таких и подобных случаях. А случаи эти выпадали ежедневно и почти каждую ночь. Какой найти выход для этих несчастных деревенских людей, детей и женщин, да и самой как уберечься от беды со своим восьмилетним Владиком? Остальных своих она всех потеряла, последним остался малолетка-сынок. Недавно еще надеялась пересидеть лихую годину у свекрови — немощной старухи, которая уже не выходила из хаты и во двор. Первое время здесь действительно было тихо, полиция появлялась редко, а старостой оказался человек незлой и относился к ней по-хорошему. Но так продолжалось недолго. А с лета все то, что недавно казалось убежищем — большой, близко подступавший к деревне лес, овраг да перелески, даже просторный луг с другой стороны, — стало причиной страха и опасности. Первой бедой для деревенцев стал старый мосток через болотистую речку, по которому они спокон веку ездили в местечко. Однажды утром, выгоняя на пастьбу коров, они увидели, что мостик разобран, бревна разбросаны, проехать по большаку стало невозможно. К полудню с той стороны подъехали три машины с полицейскими, и к вечеру мост был восстановлен. Но главный полицейский сказал, что это в первый и в последний раз. Если еще случится такое, пусть деревенцы пеняют на себя — им мало не будет. К осени полиция организовала охрану моста, для чего назначила трех мужиков, которым выдали одну винтовку. Но винтовку вскоре украли, а мужики, опасаясь наказания, скрылись в лесу. Тогда караулить мост приказали в порядке очереди — от каждой семьи, как на пастьбу, выставлять на ночь сторожа, чтобы в случае чего знать, на кого возложить вину. На кого-то одного. В противном случае — отвечать всем. А как отвечать во время войны, все уже знали.

Учительница в сенях молчала, слушая и не слушая слезные причитания соседки, которая вдруг взмолилась:

— Может, вы бы подежурили за меня, милая? Я так боюсь!.. А вы, может, бы их уговорили, вас бы они послушались, — со слезами упрашивала Алена. — Вы же учительница…

— Была учительница! — не сдержавшись, холодно ответила она, вдруг ощутив неприязнь к соседке за ее бесцеремонную просьбу. Как она может взять на себя чужую ответственность? Да и кто вообще может ее взять, кому не хочется жить?

— Ладно, — сказала она, лишь бы прекратить разговор. — Ты иди.

— Я же боюсь. Они же меня убьют…

— Кто?

— Ну эти, партизаны. Или завтра — немцы. Если взорвут.

Это уж точно, подумала учительница, могут и расстрелять, и повесить. Может, ей лучше сегодня вовсе не ходить на шоссе, как-то отказаться. Но тогда должны назначить другого, а здесь у всех старики да дети, — тоже не выход.

— Я же вам маслица принесу, — льстиво уговаривала Алена. — У мамы еще коровка осталась…