На большой реке

— А! — обрадовался старому приятелю Бороздин. — Товарищ Мухин! Проходи, проходи, Степан Гаврилович, раздевайся, сейчас яишенку сготовим... Ну, и того — с морозцу! Только уж сами будем управляться: хозяйка у меня в роддоме... Да, вот какие дела, брат!

— Ну, дай бог вам наследника доброго заиметь! Дочь у вас есть...

Бороздин рассмеялся:

— Да не то есть, не то нету.

— Как так?

— Да уж не Бороздина она. Орлова! Замуж вышла этой осенью.

— Это Светланочка-то? Ой как время-то летит! Давно ли, кажется, девчушкой-попрыгушкой была? Помните, вас на рыбалки все возил по воскресеньям с товарищем Рощиным?

— Ну как же! — И Бороздин вздохнул. — Много с тех пор воды утекло. Теперь уж инженером стала.

Степа приблизился к нему и заговорил вполушепот, таинственно:

— Одни вы дома или нет, Максим Петрович?

— Один как перст! И дочка на котловане и зять на котловане. А что у тебя за секреты? О чем пошептаться хочешь?

Он говорил еще шутливо, но уж сердце у него сжалось: он знал, что такой человек, как старик Степан, не побеспокоил бы его ночью зря, да еще и в стужу, в пургу, с того берега.

Бороздин поднялся и проверил, заперта ли дверь.

— Садись. Говори. Слушаю.

И Степан поведал ему все то, что произошло с ним часа два тому назад в левобережном поселке, что звался Нахаловкой.

Как всегда, вышел он из автобуса на своей остановке и неторопливо поковылял по вытоптанной в сугробах тропинке к своей хате. Было темно. Задувал северяк.

И Степе стало даже приятно, что в этой глуши впереди него — шагах, поди, в двадцати — идет не спеша рослый, плечистый мужчина в шапке с ушами и в меховой куртке. «За таким надежно!» — подумал он и старался не очень отстать от него.

Подходили уже к переулку. На углу забелелся домик с палисадником.

И вдруг Степану послышалось впереди легонькое насвистывание той самой бесшабашно-тоскливой песенки, которую в дни белогвардейского мятежа и Самарской учредилки не только слухом, а и всем истоптанным в контрразведке телом своим запомнил навеки старый волгарь.

— И понимаете, Максим Петрович, — шептал Степан, — вторично ведь услыхал я здесь этот «Шарабан» проклятый. И тоже вот так же, не голосом, а свистом свистел человек. Это когда еще в первое лето здешнее дежурил я со своей моторкой на острове... Ну, тогда я не разглядел этого человека — уплыл он. А сегодня разглядел. И знаю я его: Сатановский, инженер...

Это имя заставило насторожиться Бороздина.

А Степа закончил так:

— Конечно, я понимаю: никому невозбранно. Запрету нет. Свисти что хочешь. Но вот ежели я, к примеру, начну «Боже царя» насвистывать... Что-то это будет значить? С чего это я, советский человек... Ну?! Так же и здесь рассудить: ведь столько лет с того времени прошло! И что-то не слыхал я на этих бережках... Уж памятная мне эта песенка, ребрам моим! Но это еще не все! — продолжал он. — Ковыляю за ним — не упустить бы. Перестал он ее насвистывать вмиг, спохватился, что ли? Открывает калитку дворика своего, входит. А тут же, с другой стороны, мне навстречу другой человек шибко-шибко идет, чуть не бегом! И туда же, в калитку! Носача знаете?

— Знаю, — отвечал Бороздин.

— Он!..

Призадумался и Бороздин.

— Да... да... да... — трижды повторил Максим Петрович. — Это что-то неладно. Какие у него дела могут быть с этим бандитом? Постой! — решительно произнес он. — Сейчас я звякну одному человеку. А ты не уходи. Может быть, вызовет.

И Бороздин позвонил оперативному работнику госбезопасности левого берега...

В эту же ночь в прилегающем к домику Сатановского дровянике была устроена засада, ибо хозяина уже не оказалось дома и на двери висел замок.

Но и утром никто в этот домик не возвратился.

В эти самые часы «Москвич» Сатановского изо всех сил несся по нагорному, пустынному, заметенному снегом шоссе.

Носач и «сторож» были тоже в машине.

Сатановский мчался на аэродром. Оттуда он рассчитывал в тот же день улететь в Батуми.

«Вот только эту мразь приходится волочить с собой! Ну, да недолго: до того лишь поворота!..»

Озябший и измотанный событиями этой ночи, Носач с жадностью хлебнул коньяку из горлышка фляжки, сунутой ему в пути Сатановским.

Это был последний глоток в его жизни...

В Средневолжске Сатановский на одной из площадей пересел в такси и уехал на аэродром. Его спутник проследовал дальше в «Москвиче» Сатановского.

64

«Сторож» был схвачен. Он вел себя с наглостью обреченного. Сам сбросил ортопедический ботинок, придававший его ноге уродливое очертание и заставлявший его хромать. Попросил дать ему «нормальные сапоги», хотя тут же цинично добавил, что ему, дескать, вряд ли удастся износить их.

Матерого диверсанта, «бывалого пиротехника», как называл он себя, крайне удивило то, что до него добрались.

— Ко мне следу не было, — сказал он. — А тот теперь уж наверняка за кордоном. Не поймаете! Я в нем уверен!

Следователь госбезопасности промолчал.

— Да, если бы даже он и был пойман, то не из таких этот человек, чтобы «расколоться», выдать своего напарника, — добавил диверсант.

— А вот скоро, на очной с ним вашей ставке, мы это увидим! — отвечал следователь.