На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

По натуре своей очень восприимчивый, быстро усваивающий все полезное, Семен Михайлович даже сам замечал, как изменились за последние месяцы некоторые его взгляды и привычки, как все чаще и чаще сравнивает, сверяет он свои поступки, свое поведение с поведением бывалого большевика.

Первое, пожалуй, что отметил он у Ворошилова, - самому себе ни в чем спуску не дает. Всегда побрит, всегда аккуратен, кормится из общего штабного котла. Начальник, мог бы и развлечься, и повеселиться. На войне как? Сегодня жив - вот и радуйся. Может, завтра ворон твои глаза выклюет или опустят тебя товарищи в братскую могилу... Все мы люди-человеки, и спрос человеческий...

А Клим Ефремович - этот ни-ни. Совсем никакого послабления не позволяет себе и требует того же от всех коммунистов. Чтобы чисты были как стеклышко. Которые не коммунисты, тем тоя«е вроде бы неловко при Ворошилове даже крепкое слово загнуть, а уж вдовушку притиснуть или девку ущипнуть ни один лихач при нем не решится.

С тех пор как приехал Климент Ефремович, вся жизнь понеслась вроде бы скорее, бурливей. Раньше какие заботы были? Людей накормить, вооружить, разместить. Коней обиходить. Ну и, конечно, врага в бою опрокинуть. А теперь сколько хлопот: прибавилось! Не только воевать надо, а еще и людей воспитывать, обучать, на большевистскую правду им глаза открывать. О мирных жителях думать приходится. В освобожденных районах заводы-фабрики восстанавливать. И вот что удивительно: никто этих и других забот сверху не навязывает, никто приказов таких не дает, а Ворошилов и другие большевики сами берут груз на свои плечи. «Наша партия в ответе за все» - и точка... Семен Михайлович хоть и ворчит иной раз, хоть и недоволен бывает, а ведь и сам тянет в той же упряжке. Тяжко, трудно, да ведь все правильно. Для того и жертвы, чтобы на расчищенной земле новые ростки вверх потянулись. Это опять же Клима Ефремовича слова...

Раньше Семен Михайлович делил людей на своих и посторонних. Не о врагах речь, с ними он был крут, для врагов у него только пуля и шашка. Нет, среди всех людей выделял он приятелей, земляков, за которых готов был горой стоять, которым прощал многие прегрешения. Свой человек, разве можно о нем не позаботиться? Это как в станице: соседи по улице должны помогать друг другу. Ему даже неловко было наказывать или в открытую ругать приятелей. Что они подумают? Взлетел, мол, Семен, зазнался, нос задрал...

Со всеми остальными, с незнакомыми и малознакомыми Буденный старался быть справедливым, но службу требовал по всей строгости. А вот у Клима Ефремовича выходило наоборот. С незнакомых бойцов и командиров он, конечно, тоже требовал то, что положено. Однако при случае мог и мягкость проявить, и даже поблажку. Зато друзьям, знакомым, всем членам партии не прощал, как и самому себе, никакой оплошности. Об ошибках, о недостатках говорил в открытую, не боясь испортить отношений. Семен Михайлович даже опасался малость такой прямоты. Сказал однажды:

- Очень уж ты на слово резкий, обидеть можешь.

- Не думаю, - качнул головой Ворошилов. - На правду чего же обижаться?

- Один поймет тебя, а другой злость затаит.

- Пожалуй, ты в чем-то прав, Семен Михайлович, только среди революционеров, среди моих товарищей по борьбе, было и есть такое правило: выкладывай все принципиально, не считаясь с самолюбием, с личными симпатиями. Я даже уверен, что без этого и настоящей дружбы не может быть. Кто, кроме друга, скажет тебе самую горькую правду, кто откроет тебе глаза на ошибки, даст душевный совет? А уж если смолчит, значит, себе на уме, на такого человека надежда плохая...

Хоть и не был согласен Семен Михайлович со всем, что услышал, однако слова Ворошилова врезались в память, заставили его крепко задуматься.

2

После освобождения Ростова завязались долгие, изнурительные бои возле Батайска. Не возьмешь этот город - дальше на юг не продвинешься. А местность там удобная для обороны, белые закрепились надежно. Орудий и пулеметов у них в избытке.

Красная конница даже развернуться не могла на открытой болотистой низменности. Все простреливалось многослойным огнем.

Дон, его протоки, ручейки покрыты были тонким льдом, который не держал коней, ломался. Как переправа - так ловушка. И никакого маневра, наступай только в лоб.

Много раз, выполняя распоряжение нового командующего фронтом Шорина, бросались кавалеристы в атаку, но безуспешно. Одни только потери. И вот после очередной неудачи Ворошилов сам решил повести эскадроны на штурм станицы Ольгинской.